Преступники-сыщики - [72]

– А теперь послушайте меня, добрая женщина, – заявил мистер Опеншоу. – Сказать по правде, я не доверял вам с самого начала; но вы нравились моей жене, и я решил, что у вас имеются кое-какие достоинства. Коль вы намерены дерзить мне, то я натравлю на вас полицию и узнаю правду в суде, если вы сейчас же не расскажете мне все тихо и спокойно. Так что мой вам совет – немедленно и по доброй воле сообщите мне о том, кто таков этот малый. Нет, вы только подумайте! В мой дом приходит мужчина; спрашивает вас; вы ведете его наверх, а на следующий день пропадает ценная брошь. Мы знаем, что вы, Мэри и повариха – честные люди, но вы наотрез отказываетесь говорить нам, кто этот мужчина! Вы ведь уже солгали один раз, заявив, что прошлой ночью здесь никого не было. А теперь я спрашиваю вас – что на это скажет полисмен или магистрат? А мировой судья быстро заставит вас говорить правду, уж поверьте мне, дорогуша.

– Еще не родился тот человек, который сумеет вырвать ее у меня, – заявила в ответ Нора. – Разве что я сама решу поведать ее.

– Что ж, я бы очень хотел посмотреть, как это у вас получится, – сказал мистер Опеншоу, которого столь открытое неповиновение привело в ярость. Но потом, взяв себя в руки, он немного подумал и сказал: – Нора, ради вашей хозяйки мне не хотелось бы прибегать к крайностям. Будьте же благоразумны. В том, что вас обманули, нет никакого позора, в конце-то концов. Я спрашиваю вас как друг: кто был тот человек, которого вы впустили в мой дом вчера вечером?

Никакого ответа. Он повторил вопрос еще раз, теперь уже теряя терпение. Ответа по-прежнему не было. Нора плотно сжала губы, всем своим видом показывая, что намерена молчать.

– В таком случае мне остается лишь одно. Сейчас я пошлю за полисменом.

– Ни за кем вы не пошлете, – заявила Нора, подавшись вперед. – Вы не сделаете этого, сэр! Ни один полисмен и пальцем меня не тронет. Я ничего не знаю ни о какой брошке, зато мне точно известно вот что: с тех пор как мне исполнилось двадцать четыре года, о вашей жене я думала больше, чем о себе; стоило мне увидеть ее, бедную девушку, которая осталась одна в доме своего дяди, и я обеспокоилась только тем, чтобы услужить ей, а не себе! О ней самой и о ее ребенке я заботилась так, как никто и никогда не заботился обо мне. Я ни в чем вас не виню, сэр, но скажу, что оно того не стоит – посвящать собственную жизнь кому-либо. Потому что, в конце концов, они обратятся против вас и отрекутся от вас же. Почему моя госпожа не пришла сюда сама, чтобы высказать мне свои подозрения? Быть может, она уже отправилась за полицией? Однако я и так не останусь здесь, но вовсе не из-за полиции, или магистрата, или вас. Вы – неудачник. Думаю, на вас лежит проклятие. Я уйду от вас сию же минуту. Да! И от бедной Элси тоже. Ухожу! И у вас в жизни больше не будет ничего хорошего!

Речь эта буквально ошеломила мистера Опеншоу и потрясла до глубины души. Он не понял из нее почти ничего, как легко можно догадаться. Но прежде чем успел сообразить, что ему следует сказать или сделать, Нора выскочила из комнаты. Не думаю, будто он всерьез собирался посылать за полицией, чтобы та допросила старую служанку его супруги, поскольку ни на миг не усомнился в ее несомненной честности. Но он хотел вынудить ее признаться, что за человек приходил к ней, и потерпел в этом неудачу. Разумеется, он пребывал в крайнем раздражении. К своим дяде и тетке Опеншоу вернулся негодующим и растерянным, сообщив, что добиться чего-либо от этой женщины ему не удалось, а в доме прошлым вечером действительно побывал какой-то мужчина, но она наотрез отказалась рассказать ему, кто именно. В этот момент в комнату в большом волнении вошла его жена и пожелала узнать, что случилось с Норой; поскольку старая служанка в большом расстройстве спешно оделась и ушла из дома.

– Это выглядит весьма подозрительно, – заявил мистер Чедвик. – Честный человек ни за что бы так не поступил.

Мистер Опеншоу промолчал. Он по-прежнему пребывал в некотором замешательстве. Зато миссис Опеншоу вдруг набросилась на мистера Чедвика с горячностью, какой никто от нее не ожидал.

– Вы не знаете Нору, дядя! Она ушла, потому что глубоко уязвлена тем, что попала под подозрение. О, как я жалею о том, что сама не поговорила с Норой. Мне бы она рассказала все. – С этими словами Алиса принялась заламывать руки.

– Должен признаться, – заявил мистер Чедвик племяннику, понизив голос, – я решительно тебя не понимаю. Раньше ты всегда был скор на слова и поступки, причем поступок нередко следовал первым; а теперь, когда для подозрений имеются все основания, ты предпочитаешь бездействовать. Да, согласен, твоя жена – очень славная женщина; но ведь и ее могли обмануть так же, как и всех остальных. Если ты не пошлешь за полицией, то это сделаю я.

– Очень хорошо, – угрюмо согласился мистер Опеншоу. – Я не могу обелить Нору. Более того, она сама не желает защитить свое доброе имя, хотя вполне могла бы сделать это, если бы захотела, в чем я не сомневаюсь. Но я умываю руки, потому что уверен: женщина она честная, долго прослужила у моей жены, и я не желаю навлекать на нее позор.