Преступники-сыщики - [42]

Искренне ваш,

Дж. Рок».

– Припоминаю это письмо, – тут же заявил Леон. – Автор пишет «переговоры» через «и», а «профессии» – через «а». Разве вы забыли, Джордж, я еще предположил, что этот малый украл несколько акций и с нашей помощью хочет избавиться от ворованных активов?

Манфред согласно кивнул.

– Рок… – негромко проговорил Леон. – Нет, мне не доводилось встречать мистера Рока. Он ведь написал нам из Мельбурна, не так ли, и оставил номер почтового ящика и телеграфный адрес? Получены ли были нами от него еще какие-либо известия? Думаю, нет.

Никто из троих не смог вспомнить дальнейшие детали этого вопроса: письмо пришло вместе с остальными и отправилось в архив, где могло бы и далее пребывать в забвении, если бы не поразительная память Леона на числа и орфографические ошибки.

Но вдруг однажды ночью Керзон-стрит огласила заливистая трель полицейского свистка. Гонсалес, спавший в передней части дома, сквозь сон услышал шум и еще до того, как окончательно проснулся, уже стоял у открытого окна. Вновь зазвучал свисток, и до слуха Леона донесся топот. По тротуару со всех ног бежала какая-то девушка. Промчавшись мимо дома, она остановилась, вернулась назад и вновь замерла на месте.

Перепрыгивая через две ступеньки, Леон сбежал вниз, отомкнул входную дверь и распахнул ее настежь. Беглянка стояла прямо перед ним.

– Сюда, скорее! – сказал он.

Она колебалась лишь мгновение и, шагнув в дверной проем спиной вперед, застыла в ожидании. Леон схватил ее за руку и потащил дальше по коридору.

– Вы не должны бояться меня или моих друзей, – предупредил он.

Но тут Гонсалес почувствовал, как девичья рука, которую он держал, напряглась в попытке освободиться.

– Отпустите меня, пожалуйста, я не хочу оставаться здесь!

Леон привел ее в заднюю комнату и включил свет.

– Вы увидели, что навстречу бежит полицейский, и вернулись, – в своей негромкой задушевной манере сказал он. – Присядьте и отдохните, на вас лица нет!

– Я невиновна, – дрожащим голосом начала было она.

Он потрепал ее по плечу.

– Разумеется, невиновны. А вот я, напротив, кругом виноват, потому что виновны вы или нет, помогаю беглянке скрыться от правосудия.

Она была очень молода – в сущности, совсем еще дитя. Бледное, осунувшееся личико выглядело весьма мило. Одета она была хорошо, хотя и недорого, и Леону бросилась в глаза одна необычная вещь – на пальце у нее сверкало изумрудное кольцо, стоившее, если камень был настоящим, несколько сотен фунтов. Он посмотрел на часы. Начало третьего ночи. И тут до них донесся звук тяжелых торопливых шагов.

– Кто-нибудь видел, как я вошла сюда? – испуганно спросила она.

– Поблизости никого не было. Но что все-таки произошло?

Ощущение опасности и страх держали ее в постоянном напряжении, не давая расслабиться ни на миг, но сейчас наконец последовала реакция: девушку начала бить дрожь. У нее затряслись плечи, руки, все тело. Она беззвучно заплакала, скривив губы, и на некоторое время даже лишилась способности говорить. Леон налил в стакан воды и подал ей; зубы незнакомки отбивали дробь. Если его товарищи и услышали что-либо, то сойти вниз никто из них не пожелал. Любопытство же самого Леона Гонсалеса давно уже стало притчей во языцех. Любая полночная ссора заставляла его немедленно вскакивать с постели и как магнитом влекла к себе, на улицу.

Спустя некоторое время девушка успокоилась настолько, что смогла поведать ему свою историю, причем оказалась она совсем не такой, какую он ожидал.

– Меня зовут Фаррер, Эйлин Фаррер. Я машинистка, прикрепленная к «Ночному машинописному бюро» мисс Льюли. Обычно на дежурстве остаются две девушки и одна из нас назначается старшей; но сегодня мисс Леа ушла домой пораньше. Мы, хотя и называем себя ночным бюро, закрываемся около часа пополуночи. Большей частью наша работа связана с театром. Например, после премьеры в сценарий необходимо внести изменения, или иногда за ужином заключаются новые контракты – и мы готовим их черновые варианты. В другое время это означает ведение самой обычной переписки. Я знакома с управляющими всех крупных заведений в округе и часто прихожу к ним в контору поздно вечером, чтобы выполнить необходимую работу. Разумеется, мы никогда не отправляемся к незнакомым людям, а в конторе нас обычно сопровождает носильщик, который одновременно исполняет обязанности и посыльного, он же следит, чтобы нам не докучали. И вот в двенадцать часов мне позвонил мистер Граслей из «Орфеума» и попросил меня напечатать для него два письма. Он прислал за мной авто, и я поехала к нему на квартиру на Керзон-стрит. Нам не разрешается бывать в частных домах клиентов, но я знала, что мистер Граслей относится к числу тех, с кем мы работаем постоянно, хотя до этого ни разу не видела его…

А вот Леон Гонсалес частенько видел ярко-желтое авто мистера Граслея. Этот импозантный директор театра проживал в эксклюзивных апартаментах на Керзон-стрит, занимающих весь второй этаж, и платил за них – как выяснил Леон, побуждаемый собственным ненасытным любопытством, – три тысячи фунтов в год. Он осчастливил Лондон своим появлением три года назад, взял в аренду «Орфеум» и даже поставил на его сцене с полдюжины спектаклей, бóльшую часть коих ожидал провал.