Преступления за кремлевской стеной - [71]

Через несколько дней китайская делегация уехала. Переговоры не дали результатов.

Брежнева большинство людей в аппарате ЦК и вокруг ЦК считали слабой, а многие — временной фигурой. Не исключаю, что именно поэтому на его кандидатуре и сошлись участники переворота. Так бывало не раз в прошлом: безусловной кандидатуры на роль лидера не было, и те, кто решал дело, искали компромиссную фигуру, предпочитая слабого тому, кого считали более сильным (некоторые в надежде вскоре заменить лидера). Однако тем, кто недооценил Брежнева, его способность сохранить власть, потом пришлось поплатиться. А вот люди, хорошо знавшие нового лидера лично, такого исхода ожидали. Помню, через несколько недель после октябрьского Пленума мой близкий товарищ Н. Н. Иноземцев рассказал о своем разговоре с академиком А. А. Арзуманяном, который был хорошо знаком с будущим Первым секретарем на войне. В доверительной беседе Арзуманян так охарактеризовал Брежнева: «Учить этого человека борьбе за власть и расставлять кадры не придется».

Но кто были другие претенденты?

Прежде всего я назвал бы А. Н. Шелепина. Человек это был аппарату хорошо известный. До войны он учился в знаменитом тогда гуманитарном Институте истории, философии, литературы — ИФЛИ (хотя, как рассказывали его однокашники, учился неважно, основную активность проявляя в общественной работе). Потом очень успешно начал делать карьеру. Вначале в комсомоле, быстро поднявшись до Первого секретаря ЦК ВЛКСМ. Затем его сделали председателем КГБ (при Хрущеве, в то время когда комитет занимался реабилитацией невинных жертв репрессий, хотя, конечно, далеко не только ею). А после этого Шелепин стал секретарем ЦК КПСС и членом Политбюро. Хрущев, видимо, очень доверял ему, поручал самое важное, тонкое, в частности партийные кадры.

То был типичный аппаратчик, притом несомненно из сильных, может быть, самых сильных представителей этого сословия, как рыба в воде чувствовавший себя в обстановке интриг.

У него было редкое и для борьбы за власть очень важное умение собирать вокруг себя деятельных, верных, лично преданных людей. Как упоминалось, они к моменту октябрьского Пленума и вскоре после него были расставлены на множестве стратегических позиций. Фактически Шелепин имел в своем распоряжении настоящий «теневой кабинет» из людей, которых он готовил на все ключевые посты, была у него также прочная опора на периферии. Большую ставку Шелепин делал на молодую часть партийного и государственного аппарата — это вполне естественно, ведь по комсомольской работе он знал многих.

Что касается политических взглядов, то Шелепин был прежде всего «за порядок», а это тогда ассоциировалось прежде всего с порядком сталинским. Хотя при Хрущеве он несколько раз выступал с антисталинскими речами, это ни в коей мере не помешало ему и его сторонникам начать после октябрьского Пленума активное наступление на линию XX съезда. Шелепин и его люди громче всех ратовали за возрождение «классового подхода», «классовости» во внешней политике, отвергали линию на улучшение отношений с капиталистическими странами и, во всяком случае, в тот период пытались разыграть «китайскую карту».

Поначалу близкие Шелепину люди даже не скрывали, что считают Брежнева временной фигурой — его-де очень скоро заменит Шурик. Своим-поведением, некоторыми поступками и заявлениями такое впечатление создавал и он сам. Может быть, это было самой грубой ошибкой. Очень чувствительный к таким вещам, тонко понимающий их, Брежнев сразу же насторожился, вокруг него сплотились все, кто боялся появления нового диктатора.

Еще одним возможным соперником Брежнева тогда считался А. Н. Косыгин. Он был, несомненно, более интеллигентен и образован. Опытный хозяйственник, он в какой-то мере был открыт для новых экономических идей. Но в политических вопросах, увы, консерватор, начиная с отношения к Сталину. Конечно же, Косыгин не был сторонником репрессий, деспотизма, беззаконий. Однажды во время отпуска в Кисловодске (декабрь 1968 года) я встретил его на прогулке (людей он не сторонился, вел себя демократично) и в ходе разговора упомянул о том, как пострадал от сталинских кровопусканий корпус командиров производства. Он охотно поддержал тему, тепло вспоминал своих безвинно пострадавших коллег. Но как политический деятель Алексей Николаевич все же был порождением авторитарной системы и верил в нее, возможно, просто потому, что не представлял себе никакой другой. А кроме того, насколько я знаю, он как-то лично тепло относился к Сталину, был предан ему. На победу в соперничестве с Брежневым он едва ли мог претендовать — за ним не было ни мощи партийного аппарата, ни возможностей, которые тогда открывала должность Первого секретаря. Да и по складу он не был «первым человеком» даже в те, предельно бедные сильными руководителями годы. Не «найдись» Брежнев, Первым секретарем ЦК стал бы, скорее всего, кто-то третий, но не Косыгин. Так мне, во всяком случае, кажется. Словом, Косыгин остался хозяйственным, а не политическим руководителем. Но его взгляды в первые годы, а тем более первые месяцы после октябрьского Пленума оказывали немалое влияние на ход дел.