Преступления Сталина - [2]

"Преступления Сталина" печатаются по рукописи, хранящейся в Архиве Троцкого в Хогтонской библиотеке Гарвардского университета (фонд bMs Russ 13 Т). Русское издание книги "Преступления Сталина" отличается от иностранных. Из него исключено несколько главок, публиковавшихся ранее в периодической прессе и, следовательно, уже введенных в научный оборот. В каждом конкретном случае такие сокращения оговорены в примечаниях, данных в конце книги. В то же время в виде приложений в книге использованы статьи, письма и показания Троцкого, хранящиеся в архиве и касающиеся открытых процессов 1937--1938 годов. Все приложения подобраны редактором, даются в хронологическом порядке и на русском языке публикуются впервые.

Материалы печатаются с любезного разрешения администрации отдела рукописей Хогтонской библиотеки Гарвардского университета, где находится Архив Троцкого.

Юрий Фельштинский

ПРЕДИСЛОВИЕ

В период своего подъема революция могла быть грубой и жестокой, но она была правдива. Она открыто говорила то, что думала. Политика Сталина1 лжива насквозь. В этом выражается ее реакционный характер. Реакция вообще лжива, ибо вынуждена скрывать свои действительные цели от народа. Реакция на фундаменте пролетарской революции лжива вдвойне. Можно сказать без всякого преувеличения, что термидорианский режим Сталина является самым лживым режимом в мировой истории. Вот уже в течение четырнадцати лет автору этих строк суждено служить главной мишенью термидорианской лжи.

До конца 1933 года московская пресса, а следовательно, и ее тень -пресса Коминтерна -- изображали меня британским и американским агентом и даже именовали меня "мистер Троцкий"2. В "Правде" от 8 марта 1929 года целая страница посвящена доказательству того, что я являюсь союзником британского империализма (тогда он еще не назывался в Москве "британской демократией"), причем устанавливалась моя полная солидарность с Уинстоном Черчиллем3. Статья заканчивалась словами: "Ясно, за что платит ему буржуазия десятки тысяч долларов!" Дело шло тогда о долларах, не о марках4.

2 июля 1931 года та же "Правда" при помощи грубо подделанных факсимиле, о которых она сама поспешила забыть на следующий день, объявила меня союзником Пилсудского5 и защитником насильнического версальского мира6. В те дни Сталин боролся не за статус-кво, а за "национальное освобождение" Германии. В августе 1931 года "теоретический" орган французской компартии "Кайе дю Большевизм" обличал "трогательный единый фронт", который установился между "Блюмом7, Полем Бонкуром8 и французским генеральным штабом, с одной стороны, и Троцким -- с другой". Я оставался, таким образом, крепко привязан к странам Антанты!

24 июля 1933 года, то есть после окончательного воцарения Гитлера9 в Германии, я въехал через Марсель во Францию благодаря визе, полученной мною от правительства Даладье10. Согласно ретроспективным "разоблачениям" недавних московских процессов, я был уже в те дни агентом Германии и занимался подготовкой мировой войны с целью разгрома СССР и Франции. На процессе Радека11--Пятакова12, в январе 1937 года, было, в частности, "установлено", что как раз в конце

июля 1933 года я встретился в Буа де Булонь с корреспондентом ТАСС Владимиром Роммом13, чтобы через его посредство привлечь русских троцкистов к союзу с Гитлером и микадо14. Но "Юманите"15 ничего этого не подозревала: как раз в день моего приезда во Францию она опубликовала статью, разоблачавшую мой тайный союз с правительством Даладье. Прикрывая интриги белой эмиграции и приглашая Троцкого, писал орган Сталина--Кашена16--Тореза17, "французская буржуазия обнажает свою истинную политику в отношении Советского Союза: переговоры по необходимости, улыбки по нужде, но за кулисами -- помощь и поддержка всем саботажникам, интервенционистам, конспираторам, клеветникам и ренегатам революции... Из Франции, из этого очага антисоветской борьбы, он может атаковать СССР... Стратегический пункт! Вот почему прибывает г. Троцкий".

Все позднейшие формулы прокурора Вышинского18 налицо: конспирация, саботаж, подготовка интервенции. Но есть разница: преступной деятельностью я занимался в союзе с французской буржуазией, а не с германским фашизмом.

Может быть, однако, злополучная "Юманите" была попросту не в курсе дела? Нет, парижский орган Сталина правильно отражал взгляды работодателя. Тяжеловесная мысль московской бюрократии никак не хотела покидать старой орбиты. Союз с Германией, независимо от ее государственной формы, считался аксиомой внешней политики Советов.

13 декабря 1931 года Сталин в беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом заявил: "Если уж говорить о наших симпатиях к какой-либо нации, то, конечно, надо говорить о наших симпатиях к немцам... Наши дружественные отношения к Германии остаются такими же, какими были до сих пор". Сталин имел неосторожность прибавить: "Имеются политики, которые сегодня обещают или заявляют одно, а на следующий день либо забывают, либо отрицают то, о чем они заявляли, и при этом даже не краснеют. Так мы не можем поступать".* Правда, это было еще в эпоху Веймарской республики. Но победа фашизма вовсе не изменила московского курса. Сталин делал все, чтобы заслужить благорасположение Гитлера.