Преступления Алисы - [10]

– Ну конечно! Я пару раз видела тебя прошлым летом в открытом автомобиле с какой-то рыжей.

– Да, с Лорной. Мы вместе играли в теннис. Но она уехала на каникулы в Ирландию и вышла замуж за деятеля ИРА. Полагаю, теперь они вместе бросают бомбы.

Шэрон улыбнулась, озадаченная. Мне снова пришло на ум, что, пока я не избавлюсь от акцента, любые мои слова будут восприниматься всерьез. Я снял со стеллажа еще несколько книг, стоявших вместе, как отдельное собрание. На корешках была изображена спираль из постепенно исчезающих слов и издательская марка «Vanished Tale»[7].

– Это – издательство Братства Льюиса Кэрролла, – пояснила Шэрон.

– Я приглашен на завтрашнее заседание этого Братства, – сообщил я, чтобы произвести впечатление. – И мне стыдно, что я ничего не знаю о Кэрролле.

– Как же так? Вот теперь я точно тебе завидую. Я родилась в Дарсбери, знаю о Кэрролле все, и меня никогда туда не приглашали. Думаю, там заседают чопорные стариканы, которые носят часы в жилетных карманах и постоянно пьют чай. Хотелось бы взглянуть, хотя бы через замочную скважину.

– Я бы взял тебя с собой, но заседание носит конфиденциальный характер. Я даже не должен был тебе о нем говорить. Однако мог бы зайти в субботу и все тебе рассказать.

– Ах, ах, тайное сборище… Что они там собираются обсуждать? Что Кэрроллу нравились маленькие девочки? – Шэрон засмеялась. – В субботу меня здесь не будет: в выходные дни работает другая девушка. Но буду счастлива узнать обо всем в понедельник.

– А если нам завтра вечером после заседания выпить пива? – предложил я. – Уверен, тебя до понедельника замучает любопытство.

Она взглянула на меня с насмешкой:

– Да, ты – аргентинец, это заметно. – Шэрон помолчала, наверное, размышляя, как повежливее отказаться, при этом не сжигая мосты. – Тем вечером и весь уик-энд я буду занята на кинопоказе, который мы проводим в «Одеоне». Ретроспектива Джона Франкенхаймера. – Она протянула мне рекламный проспект из стопки, лежавшей около кассы. – Конечно, я заинтригована, однако до понедельника, надеюсь, доживу.

Мы услышали, как звякнул колокольчик, и увидели, как в магазин входит первая посетительница. Шэрон отстранилась от меня и, приняв серьезный вид, указала на стеллаж:

– Итак, ты берешь что-нибудь?

Я держал в руках первую биографию, Стюарта Доджсона, и ту, что обещала загадки, игры и шифры, то есть книгу Рэймонда Мартина.

– Пока возьму эти две, – ответил я, – а на следующей неделе опять зайду.

Я сел на велосипед и стал крутить педали так быстро, как мог, чтобы все-таки успеть раньше Лейтона. По пути, какой мне еще оставалось проехать, я пытался разгадать и перевести в понятную форму другой шифр: шифр сближений и инстинктивных расчетов, заложенный во всех биологических видах, древний иероглиф сложения и вычитания почти незаметных жестов, улыбок и взглядов. Конечная комбинация давала мне какие-то шансы. Я снова взглянул, будто на письмо счастья, на проспект с программой кинопоказа и, полный радости, побежал по лестнице на чердак. Когда я распахнул дверь в кабинет, Лейтон уже допивал свою первую чашку кофе. Увидев меня, он снял ноги со стола и кивнул в сторону коридора.

– Пропал прибор, который был на копировальном аппарате, – сообщил он.

Не было в тоне Лейтона ни тени подозрения или озабоченности, простая констатация неожиданного факта, минимальное изменение в панораме, открывавшейся взгляду через стеклянный четырехугольник, вставленный в дверь, причем не слишком его заинтересовавшее.

– Он у меня, – произнес я как можно более естественно. Затем вытащил приспособление из рюкзака вместе с отверткой «Филипс» и стал привинчивать его на место. – Вчера я задержался допоздна, и в какой-то момент устройство забарахлило, так что я взял его домой и в нем поковырялся. По-моему, теперь все в порядке.

Лейтон ничего не сказал и даже не стал испытывать устройство. Я спросил себя: если бы ему пришлось в определенный момент обуть башмаки и выступить в ходе гипотетического судебного заседания, смог бы он вспомнить, что на несколько часов прибор исчезал из кабинета? Я задумался над огромным количеством мелких замещений и подмен, происходящих каждый день во всем мире и дающих в сумме ноль. Теория о крыле бабочки с ее, как сказал бы Селдом, подавляющей мощью обольщения, с китайскими притчами и всей литературой, ее воспевающей, соседствует с другим, безымянным феноменом, прозаическим, но не менее проявленным: он зиждется на бесчисленных, никем не замечаемых актах изъятия и возвращения; импульсах, застывших на полдороге; зачеркиваниях, раскаяниях и отступлениях, которые вовсе не вызывают бурь на другом конце света. Даже кража Кристин, приведя в движение две или три пружины и шестеренки, после пятницы будет выглядеть как заем, взятый на несколько дней. Документ вернется на свое место, вселенная восстановится, станет идентичной той, какой была, царапина затянется, не оставив шрама. И не в этом ли в итоге проблема копии, которую Кристин пытается изучить? Подлинной вселенной, вероятно, и вовсе не существует. Вселенную также можно представить испещренной мельчайшими пластырями микроскопических подмен, заштопанной безупречными копиями, каждая из которых ревностно хранит свой секрет.