Преступление и совесть - [18]

Наслаждаясь апрельской прохладой, врывавшейся в распахнутое окно, Чаплинский подумал, что неплохо было бы проведать жену, но тут же раздумал. У него столько дел, а главное — он еще не решил, что будет говорить архимандриту Киево-Печерской лавры отцу Евстафию, с которым собирался встретиться завтра. К тому же в конце дня предстоит беседа с профессором Киевского университета Оболонским и с прозектором Туфановым… Завтра тяжелый день, а он еще не отдыхал, и сон бежит от него…

Вынув из ящика небольшое зеркальце, он посмотрелся в него. Под глазами темные набухшие мешки… Обычно строгое лицо показалось ему каким-то одутловатым и помятым. «Оттого что мало сплю», — решил Чаплинский. Быстро раздевшись и потушив лампу, он лег на диван. В дремоте ему привиделось, что жена рожает, зовет его, простирая к нему руки, а он грубо отстраняет ее, продолжая копаться в материалах о кровавом средневековье…

Чаплинский тяжело перевернулся на другой бок. Несмотря на калейдоскоп сновидений, он проснулся свежим и обновленным. Еще не умывшись, заглянул к супруге. Она улыбнулась и мягко спросила:

— Как тебе спалось?

— Это я у тебя должен осведомиться, моя дорогая…

Она не дала ему договорить:

— Я вижу, ты так озабочен… — И после маленькой паузы: — И так занят срочной работой.

— Ты даже не представляешь себе!

— А что, собственно, случилось? — жена удивленно раскрыла глаза и добавила: — Если это, конечно, не секрет, господин прокурор…

— Загадочное убийство, дело запутанное… Тебе о таких вещах думать теперь ни к чему.

Женщина протянула обнаженную до плеча руку, ухватила мужа за пальцы, мягко сжала их и сказала непринужденно и легко:

— Распутаешь, господин прокурор, уверена, что распутаешь!

— Бог знает… — вздохнул он.

Приподнявшись на постели, она ободряюще улыбнулась.

— Я в этом не сомневаюсь…

Чаплинский благодарно наклонил голову, поцеловал жену в лоб и решительно вышел из комнаты.

На столе в своем служебном кабинете прокурор увидел записку, в которой сообщалось, что отец Евстафий прибудет к десяти часам утра. Чаплинский предполагал до его прихода поговорить с Голубевым, да, видимо, уже не хватит времени.

К предстоящей встрече со святым отцом он внутренне готовился, подыскивал слова, убедительные, добрые, которые помогут найти общий язык.

Он знал, что православные пастыри не отличаются такой фанатичностью и непримиримостью, как католические. Это ему известно и из литературы, и из личного опыта. Прокурору словно бы хотелось убедить самого себя в том, что православные богослужители не столь ревностно пекутся о защите догм своего вероисповедания.

Тут Чаплинский подумал об Антонии — архиепископе Волынском. Ему, Чаплинскому, пришлось однажды встретиться с этим известным публицистом и деятелем православной церкви, который в дни своей молодости именовался в миру Алексеем Павловичем Храповицким. Вот он-то, пожалуй, не поступится непримиримостью к неверным и вообще к людям, подрывающим основы христианской религии, он настойчив не меньше, чем ярые католики.

В деле, которое ему, Чаплинскому, предстоит вести, необходимы люди сильной веры и большой ненависти ко всем врагам Отечества, престола и всего исконно русского. Люди, которые поведут борьбу с революционерами, готовыми посягнуть на престол. Люди, отвергающие инородцев! Ведь именно революционеры да инородцы грозят гибелью всему национальному…

Прокурору вспомнилось пережитое им мучительное чувство, вызванное словами одного богатого помещика, будто бы фамилия Чаплинский не русского происхождения… Он намекал на то, что прокурор происходит от рода поляка Чаплинского, в свое время действовавшего против Богдана Хмельницкого…. Это чепуха, прокурор докажет русскому народу и русскому царю всю силу своей преданности Российской империи.

Стук в дверь прервал нить размышлений прокурора.

— Милости прошу, отец Евстафий, — низко кланяясь, сказал Чаплинский.

Порог кабинета переступил благообразный старик, весь облик которого говорил о глубоком чувстве собственного достоинства, характерного для людей его сана. Поставив палку в угол, он огладил длинную седеющую бороду и усы, мягко промолвил «здравствуйте» и благословил хозяина кабинета, который так низко склонил свою голову, будто желал поцеловать благословляющую его руку.

— Прошу садиться, — сказал Чаплинский.

Отец Евстафий подобрал полы рясы и грузно опустился в кресло.

— Как поживаете, отец Евстафий?

— Благодарю вас. Моя жизнь растворяется в жизни вверенной мне святой обители. Бог нас терпит…

Несмотря на то что Чаплинский как будто заранее продумал, как повести беседу с таким видным и опытным богослужителем, он все же не смог сразу найти ключ для решения своей задачи. Воспользовавшись тем, что на столе лежал свежий номер газеты «Киевская мысль», Чаплинский слегка кивнул в ее сторону, затем перевел взгляд на гостя и спросил его якобы без всякой задней мысли:

— Вы читаете эту… еврейскую газету?

— Почему «еврейскую»? — удивился архимандрит.

Чаплинский, видимо, не ожидал такой реакции. Он замялся, пальцами нервно забарабанил по столу и, стремясь быть предельно внимательным, удивленно покачал головой.