Преступление и совесть - [15]

— Уже? — Шишов достал из жилетного кармана старомодную табакерку, кончиками двух пальцев взял щепотку табака и затолкал ее в нос. — Вот как! А я думал, может, вообще не приступит… Откуда сие вам известно?

— Знаю. Точно знаю.

После небольшой паузы Буковский подошел к своему письменному столу, собрал лежавшие кучей бумаги и стал наспех рассовывать их по ящикам.

— На всякий случай, пусть будет порядок!

— А когда он удостоит нас чести?..

— Возможно, еще сегодня, — ответил Буковский, заглядывая в ящики.

— Даже сегодня?.. — Шишов задумался.

— А не привести ли нам себя в порядок у кауфера? — спросил Буковский.

Шишов промолчал.

Инстинктивно одернув полу мундира, он позвонил. Вошедшего курьера попросил принести стакан чая и бутерброд.

— Завидую вашему олимпийскому спокойствию, Леонтий Иванович!

— В самом деле завидуете? — слегка прищурясь, спросил Шишов.

Губы Буковского скривились, опухшие глаза сузились.

— Честное слово, завидую, — сказал он. — У меня дом полон людей, приживалки всю жизнь сидят на моей шее, а я должен страдать. Но не думайте, по натуре я смелый, Леонтий Иванович, очень смелый! Вы так не считаете?

Шишов иронически смотрел на своего смелого сослуживца:

— Да, да, все так… — Шишов отвернулся, чтобы взять стакан с чаем.

За дверью послышались торопливые шаги, где-то далеко в коридоре хлопали двери.

Оба чиновника напряженно прислушались. Заметно побледнев, Буковский смотрел на дверь.

— Не он ли?

— Весьма возможно, — спокойно ответил Шишов.

— Вы понимаете… не знаю, чем это объяснить… — язык Буковского заплетался, — каждый раз, когда мне приходится иметь дело с влиятельными чинами, я теряюсь, а тут сам Чаплинский… с его репутацией…

Шишов неожиданно вышел. Вскоре он вернулся и торжественно заявил:

— Его превосходительство министр юстиции — господин Щегловитов собственной персоной.

Ошеломленный Буковский схватил Леонтия Ивановича за руку и подавленным голосом произнес:

— Не может быть… Сам министр?..

— Ну чего вы испугались, Василий Иванович, как вам не стыдно? — пожурил он коллегу.

Лишь теперь Буковский понял, что Шишов пошутил.

— Вы должны понять меня, Леонтий Иванович, — опустив голову, прошептал Буковский, — я ведь объяснял вам, полон дом, приживалки, домочадцы…

Яркий день рвался в комнату. Битых два часа оба члена судебной палаты сидели за своими столами в ожидании нового прокурора. Четыре часа. Присутственный день близился к концу.

Председатель судебной палаты тайный советник Александр Александрович Мейснер, сухопарый, с огромной головой и маленькими строгими глазами, вышел из своего кабинета. Он и не подозревал, что действительный статский советник, новоиспеченный прокурор Киевской судебной палаты посетит его первого.

Быстрыми шагами Чаплинский подошел к двери кабинета председателя, постучал. Никто не отозвался. Недовольный, Георгий Гаврилович постучал еще раз и оглянулся по сторонам — первый визит, и такой конфуз.

Прокурор двинулся дальше по коридору, остановился у комнаты членов палаты.

— Господа! — послышалось за дверью.

Буковский вскочил, вытянулся. Шишов не успел подняться — на пороге стоял человек среднего роста в знакомом судейском сюртуке с блестящими пуговицами, Широкое лицо, немного грубоватое, с коварными карими глазами, было обращено к Буковскому. Поглаживая пышные усы, он в то же время думал: знали о его приходе или нет?

— Здравствуйте, господа! — громко произнес он, подошел сперва к Шишову, а затем к Буковскому и пожал обоим руки.

Чиновники представились, но прокурор движением руки остановил их:

— Остальное мне известно. А что, Александр Александрович болен? — невозмутимо поинтересовался он, заглушая в себе возникшее недовольство.

— Его превосходительство, вероятно, удалились на обед, — осторожно предположил Буковский.

— На обед? Так рано? — Чаплинский покачал головой.

— Возможно, действительно рано… — подхватил Буковский.

— Рано, — тоном, не допускающим возражения, заключил прокурор.

Степенно прохаживаясь по комнате, Чаплинский заметил, что портрет Александра Второго Освободителя висит не на надлежащем месте. Затем остановился у окна, всматриваясь в царившее на улице оживление, сказал:

— Как люди торопятся. Какой в этом смысл? Как вы считаете, Леонтий Иванович? — прокурор повернулся к Шишову.

— Что именно, Георгий Гаврилович? — не понял тот.

— Да вот, торопятся люди…

— Не знаю, что вы хотите этим сказать.

— Что я хочу сказать?.. — Чаплинский испытующе поглядывал на обоих членов судебной палаты. — Для нас, судейских работников, существует незыблемое правило: искать медленно, углубленно, чтобы найти одну только правду. Несмотря на известную поговорку, будто правда всплывает подобно жиру на воде, мы все же по опыту знаем, что иногда приходится горы переворачивать, пока найдешь ее, эту пресловутую правду. Кое-кому приходится расплачиваться карьерой… Я хочу сказать, что мы торопиться не станем. Нам следует найти в себе силы, терпение, чтобы докопаться до этой самой правды. Мы, судебные работники, не должны ошибаться, иначе грош нам цена.

Чаплинский говорил, и при этом усы его подергивались и обнажались острые, как у грызуна, зубы.

— Вы поняли меня, господа? Это мой принцип, на нем зиждется вся моя деятельность.