Преступление и наказание в России раннего Нового времени - [19]
Воеводы и губные старосты в Белоозере и Арзамасе
Белозерские и Арзамасские судебные дела прекрасно иллюстрируют динамику взаимоотношений между воеводой и губным старостой. Губная изба существовала на Белоозере на протяжении всего XVII века и обладала некоторой автономией. Строение губной избы состояло из рабочего помещения (где также хранились судебные дела), тюрьмы и зала суда[78]. Здесь в 1662 году губной староста самостоятельно разобрал дело об убийстве: его подчиненные доставили на допрос обвиняемого, которого он приказал отослать в тюрьму с губным целовальником, а позднее освободил его на поруки до заседания суда, отложенного на потом. В большинстве случаев, однако, губные старосты на Белоозере были подчинены воеводе. Так, в одном из наиболее ранних дел, относящемся к 1616 году, воевода, допросив обвиняемого в убийстве, отправил его к губному старосте для заключения под стражу. В дальнейшем губной староста собрал поголовные деньги с ответчика и передал их воеводе. В 1663 году Разбойный приказ сначала приказал губному старосте И.И. Воропанову арестовать ответчика и допросить его, а потом белозерскому воеводе И.И. Перфильеву – распорядиться об отправке обвиняемого вместе с судебным делом в Москву для вынесения приговора. Отвечая в отписке, что у него нет достаточного числа целовальников для перевозки преступника, Воропанов поручил это дело одному из местных рабочих. На следующий год губной староста, не в силах продолжать службу из-за болезни, передал свои полномочия воеводе[79]. К концу столетия возобновленная губная изба уже была окончательно включена в аппарат воеводского управления. Например, в 1692 году воевода рассматривал иск об убийстве в губной избе, а в 1695 и 1696 годах следующий воевода расследовал такой же иск, возможно, в том же помещении, которое теперь называлось Сыскным приказом[80]. На протяжении всего XVII века мы видим, что белозерские воеводы контролировали все стадии судебного разбирательства от указаний об осмотре мертвого тела и ареста обвиняемого до проведения следствия и вынесения приговора[81].
В Арзамасском уезде губная изба существовала как минимум с начала XVII века, но самые ранние из сохранившихся судебных дел относятся уже ко времени упадка губных учреждений. И здесь мы видим все ту же схему, что и на Белоозере: роль персонала губной избы сведена к решению логистических задач, а руководит процессом воевода. Источники показывают, что, например, губной староста и воевода стольник А. Любавский вместе допрашивали главного свидетеля в Кадоме в 1685 году[82]. Воеводы также посылали своих подьячих, стрельцов и пушкарей для выполнения подобных задач. Во всех городах региона судебные дела рассматривались в съезжей (воеводской) избе. Рассмотренные случаи Белоозера и Арзамаса ясно показывают, что воеводы и губные старосты следовали процедурам и нормам, единым для всего царства. Исследование В.Н. Глазьева о Воронеже подтверждает наш вывод. Таким образом, судебная система предоставляла выгоды обеим сторонам: местные сообщества получали защиту от преступности, а государство устанавливало свой контроль над применением насилия.
Церковь и землевладельцы
В принципе уголовные преступления должны были находиться в юрисдикции воевод и губных старост. На практике, однако, это было не вполне так. Например, церковь со времен Киевской Руси обладала широкими иммунитетными привилегиями, которые иногда распространялись и на область уголовного права. Подобным образом и землевладельцы могли следить за законом и порядком среди своих крестьян, в некоторых случаях переступая черту, за которой разбирались уже уголовные преступления.
Население было подсудно церкви по религиозным вопросам, круг которых определялся византийской моделью и включал семейное право, заключение брака, развод, изнасилование, наследование и приданое, а также ереси[83]. Кроме того, церковь обладала властью разбирать иски между представителями духовенства. Наконец, церковные институты располагали широким судебным иммунитетом для зависимых от них людей (крестьян, церковных слуг) в отношении вмешательства государственных чиновников и уплаты судебных пошлин при разборе мелких преступлений и различных споров. Для руководства своих судей церковь унаследовала корпус канонического права византийского происхождения, от которого в ходе своей эволюции юридическая система Московского государства со временем почерпнула образцы судебного процесса. С тех пор как московские великие князья, начиная с XV века, упрочили за собой верховенство в области борьбы с криминалом, церковь и государство настолько тесно сотрудничали в области уголовного права, что это позволило крупному историку церковного суда М. Горчакову охарактеризовать церковный судебный аппарат как дополняющий и расширяющий царскую власть[84].
Усложняет ситуацию то, что в истории Московского государства никогда не существовало церкви как единого института. Церковные институты от патриарха до епископа и монастырей обладали на своих землях иммунитетом не только к суду монарха, но также и к суду друг друга. Например, епископы могли жаловать монастырям иммунитет от своих собственных налогов и суда
