Прерванный полет «Боинга-737» - [5]

Рассказав несколько анекдотов, вычитанных в каком-то журнале, девушка впала в сентиментальность, стала жаловаться на непонимание окружающих и на одиночество. При этом она то и дело прижималась к гостю телом или доверительно брала его за руку, как будто они были давно и хорошо знакомы.

Неискушенный Алим принял ее пьяную развязность за проявление ответных чувств и, потеряв голову, заключил американку в объятия. Дина не сопротивлялась, принимая его беспорядочные ласки с довольным хихиканьем, однако, когда он попытался поцеловать ее в губы, брезгливо толкнула его в грудь.

— Ты что? — удивился он. — Я же тебя люблю!

— Неужели? — прищурилась Дина.

— Конечно! Я никогда в жизни не встречал такой замечательной девушки.

Сделав это признание, Алим сделал еще одну попытку добраться до обольстительных губ девушки. В ответ она наградила его хлесткой пощечиной.

— Ты глупая, — сказал он, держась за горящую щеку. — Я же к тебе со всем сердцем, а ты… У меня на родине не принято распускать руки. Если девушка пригласила парня в гости, это означает, что ему позволено все.

— Ты не у себя на родине, — отрезала Дина. — Ты находишься в Америке, так что будь добр вести себя прилично. Здесь не место дикарям.

— Я не дикарь, — возразил Алим. — Наши обычаи во многом правильнее ваших. Когда девушка одевается подобным образом, — выразительно посмотрел он на голые ноги американки, — значит, она готова отдаться своему избраннику.

— Ты? — истерично рассмеялась она. — Мой избранник? Да что ты себе возомнил, эмигрант паршивый!

Попытки Алима обнять ее и успокоить вызвали еще большую ярость Дины. Как это часто случается с женщинами, ее хмельная бравада мгновенно сменилась агрессивностью: не выбирая выражений, она закричала на него, обзывая вонючим азиатским ишаком, безмозглым йети и похотливым павианом и утверждая, что Алим силой проник в квартиру и грубо домогался ее, о чем она обязательно заявит в полицию. Говорила, что он пьян, хотя Алим не сделал ни глотка спиртного. А под конец призналась, что презирала и презирает его, потому что афганцы для нее не люди, а что-то вроде горных обезьян, кое-как овладевших человеческой речью.

— Зачем же ты привела меня сюда? — глухо спросил он, кусая усы.

— Чтобы полюбоваться на тупого дикаря, вообразившего, что я ему ровня. Я скорее черномазому отдамся, урод! От тебя по́том разит за три мили!

Это было уж слишком! Не помня себя от гнева, Алим схватил Дину за тонкую белую шею и сдавил изо всех сил, чтобы прекратить поток грязных, несправедливых оскорблений. Ему казалось, что это длится совсем недолго, считаные секунды, и он опомнился, лишь когда увидел, что глаза американки вылезли из орбит, а побагровевшее лицо исказилось в предсмертной гримасе.

Спохватившись, Алим разжал пальцы, но было поздно. Дина повалилась на пол, как тюк с тряпьем, и не подавала признаков жизни, сколько он над ней ни бился. Пульса не было, на зеркале, поднесенном к губам, не осталось туманной дымки, обнажившаяся грудь застыла, как будто слепленная из гипса.

Алим весь взмок, представив, что будет с ним, если его застанут в законном жилище американки с очевидными признаками насильственной смерти. Его ожидало или пожизненное заключение, или электрический стул, или газовая камера — в зависимости от того, какое наказание за убийство предусмотрено в штате Нью-Джерси. И попробуй потом доказать предвзятым присяжным, что Алим действовал в состоянии аффекта, а не из корыстных побуждений. Его обвинят в попытке ограбления или даже изнасилования, а бессовестная Дина Митчелл предстанет в полицейских протоколах невинной жертвой распоясавшегося афганца. Кто вступится за несчастного бесправного эмигранта? Как будет он смотреть в глаза людям, которые ничего не узнают об истинной подоплеке случившегося?

А если Алиму и позволят дать соответствующие показания в суде, то разве будет принято во внимание то обстоятельство, что женщина не имеет права оскорблять мужчину, обзывая его шакалом и павианом? В Америке никто не знает предписаний пуштунвала. Здешним жителям не втолкуешь, что существует такое понятие, как бадал хистах — компенсация за нанесенную обиду. Настоящий афганец никогда не забывает и не прощает обиды. Время отмщения не имеет значения. Поговорка гласит, что если человек поквитается с обидчиком через сто лет, то и в этом случае он проявит торопливость.

Представив себе физиономии присяжных, выслушивающих эту поговорку, Алим встал, проверил, не обронил ли чего, не забыл ли, переступил через труп американки и решительно направился к двери. Два с половиной часа спустя, даже не зайдя домой за вещами, он летел в самолете, следующем рейсом в Пакистан, оттуда перебрался на родину и некоторое время не знал, чем заняться, пока его не отыскал дядя Ардан, предложивший работу и деньги.

Узнав в общих чертах, что от него требуется, молодой человек согласился, не колеблясь ни минуты. Он много времени провел в так называемом цивилизованном мире, знал ему цену и желал принять посильное участие в разгроме этого оплота разврата, высокомерия и ханжества. Для Ардана не имело значения, как называется та или иная страна, являющаяся частью этого пресловутого Запада. Все они одинаковы: Америка, Канада, Дания, Франция, Россия. Для всех них афганцы были говорящими горными обезьянами, как бы они ни скрывали это за фасадом толерантности и гуманизма.