. В качестве разъяснения пр. Симеон приводит пример узника, заключенного в мрачную темницу, который сквозь отверстие увидел солнечный свет. Он им ослеплен, но постепенно привыкает видеть свет, не теряя чувства. «И как человек, — говорит пр. Симеон, — сидящий многие годы в той лишенной света темнице, если случится открыться отверстию в крыше темницы, и он увидит внезапно светлость неба, немного и по величине случившегося отверстия, светлость, которую он никогда не видел и не предполагал, что существует такой светлейший свет, изумление (έκπληξις) сразу охватывает его и он находится как исступленный (έξεστηκώς), надолго имея глаза (обращенными) вверх и удивляясь внезапно случившемуся с ним; так и внезапно оказавшийся в видении умного света, то есть недавно освободившийся от уз страстей и чувств, поражается и кажется исступленным и не видящим хорошо, собрав то есть в себя весь ум и удивляясь видению, явившемуся ему, и светлости»
[1043]. Однако, это состояние пораженности исчезает, когда человек привыкает видеть свет: «И опять, как когда тот (пленник) будет часто и ежедневно поднимать взор к тому отверстию, теперь расширившемуся и сильно освещающему мрачное пространство темницы, которая достаточное время пребывает во свете, привычка видения света понемногу отымает пораженность, таким же образом, как это происходит с нами при (виде) солнца, ибо, по привычке видеть его, мы считаем его достойным пренебрежения, потому что если бы мы никогда его не видели, и оно внезапно было увидено нами, мы закричали бы от удивления; таким же образом бывает и постепенное преуспеяние души, приобретающей привычку видения умного света, она выступает из многого изумления, посвященная в тайну тем самым, что существует нечто более совершенное и высокое, чем это состояние и видение»
[1044]. Это «маленькое отверстие» открывается тому, кто исполнением заповедей и подвижническими трудами становится достойным созерцания умного света. «Увидя его, — говорит пр. Симеон, — душа вся, всецело исступает из себя (έξίσταται), вся поражается, видя новое чудо и то, что до сих пор никогда не видела; в этом она и пребывает, как бы восхищаемая на небо и вынуждаемая там быть и постигать его непостижимость, особенно созерцая его день и ночь и научаясь отсюда, что он невечерний, что он является беспредельным и невыразимым. Поэтому она не хочет возвратиться в темницу и вообще вновь видеть то, что в ней»
[1045]. «Итак, это, — замечает пр. Симеон, — … является началом для вступающих в благочестие и недавно приступивших к подвигам добродетели»
[1046]. «Когда он, следовательно, — продолжает пр. Симеон, — пребудет долгое время безвозвратно в этом созерцании, сам не зная как, открывается ему — не знаю, небо ли, не знаю, око ли его сердца, и это скорее, чем то, не знаю, что сказать, силою этого света, и вовнутрь дома его души, хочу сказать — обиталища, входит тот свет, чудный и сверхсветлый, освещая его умеренно, то есть насколько природа вмещает. Пребыв опять-таки долгое время в этом, он рассматривает такое явление как обычное, из-за его постепенного возникновения и как всегда пребывающее с ним»
[1047]. Это уже не экстаз, но неизреченное созерцание: «Он научается чудесам на чудесах, и тайнам на тайнах, и созерцаниям на созерцаниях, освещаемый (видением), так сказать, ежечасно, и видя, и разумея, и посвящаясь. И если он захочет написать все это, ни бумаги, ни чернил не хватит ему, не достанет и времени, думаю, если станет объяснять это подробно. Вернее же, как он сможет написать то, что не может быть сказано, ибо несказанное и совершенно неизреченно?»
[1048] Но это вполне сознательное состояние: «Впоследствии этого он тогда пребывает во свете, скорее со светом, и не в экстазе находится, но видит самого себя и ближних, в каких они состояниях»
[1049].
В заключение мы можем сказать, что экстаз у пр. Симеона является довольно частым духовным состоянием, тесно связанным с видением света. Относясь скорее к началу духовной жизни, когда душевные силы еще слабы и душе не достает опыта, экстаз является результатом нашей неспособности видеть божественный свет, не испытав потрясения телесно и душой, которая, будучи тварной, поражена встречей с божественной несозданной действительностью. В этой стадии экстаз выражается такими душевно-телесными явлениями, как потеря сознания, потеря ощущения нашего тела, под действием экстаза человек кричит, с силою бросается на землю, катается по земле, место, где он находится, исчезает. Но есть ли это действительный исход из тела и восхищение души на небо, происходит ли экстаз в теле или вне его? Пр. Симеон не может дать себе в этом отчета. Экстаз, когда он проходит, оставляет чувство сильной боли, но, вместе с тем, воспоминание несказанной радости и духовного наслаждения. Оно сопровождается слезами, обыкновенно сладкими и обильными. Природа его, однако, остается непонятной, так как мы не в состоянии постичь, что происходит и где, в нас ли, или вне нашего тела. У святых, однако, и у тех, кто приблизился к совершенству, экстаз в его бессознательном и буйном виде уступает место сознательному и ясному постоянному созерцанию Бога, преисполненному несказанных тайн. Это еще более верно относительно видения будущего века
