Преподобный Амвросий - [8]

Тече, тече Днепер тихий.

Писал сии стихи монах Исихий».

Не сделавшись поэтом, он, однако, будучи уже старцем, любил по временам говорить своим слушателям наставления в рифму для того, по всей вероятности, чтобы грубая правда в его устах не казалась столь тяжкой для самолюбивых сердец и, растворенная шуткой и складной формой, охотнее ими воспринималась и крепче запоминалась.

Глава IV. ЗОВ БОЖИЙ

Многи мысли в сердцы мужа: совет же Господень во век пребывает.

(Притч. 19, 21)

От Господа стопы человеку исправляются.

(Пс. 36. 23)

Имея от природы веселый и живой характер, любя общество людей, увлекаясь пением и музыкой и даже одно время мечтая о поступлении в военную службу, Александр Михайлович и не думал быть монахом. Но, видно, мысли наши ― не мысли Божии, и пути наши ― не пути Божии. «В монастырь я не думал никогда идти, говорил впоследствии сам старец, ― впрочем, другие почему-то предрекали мне, что я буду в монастыре». То обстоятельство, что другие провидели в Александре Михайловиче будущего инока, очень замечательно: оно показывает, что несмотря на свою веселость и общительность, Александр Михайлович был и казался другим человеком, «не от мира сего». Это значит, что уже в годы своей ранней молодости он, заметно для всех, не имел действительной, внутренней привязанности ни к чему мирскому, был настолько чист сердцем, настолько внутренне был с Богом, что ему и люди не могли предназначать иного пути жизни, как путь всецелого посвящения себя Богу в монашестве.

И хотя сам Александр Михайлович и не отдавал еще себе ясного отчета в своем жизненном призвании, но бывали моменты, когда это призвание неожиданно и властно заявляло само о себе в его душе.

Так за год до окончания курса в семинарии Александр Михайлович заболел очень серьезно. Надежды на выздоровление почти не было.

«Все отчаялись в моем выздоровлении, ― рассказывал о. Амвросий, ― мало надеялся на него и я сам. Послали за духовником. Он долго не ехал. Я сказал: „Прощай, Божий свет!“ И тут же дал обещание Господу, что если Он воздвигнет меня здравым от одра болезни, то я непременно пойду в монастырь».

Не думавший, как он сам говорил, никогда о монастыре, Александр Михайлович вдруг дает обет сделаться монахом. Не ясно ли из этого, что этот обет, неведомо для него самого, давно уже сложился и жил в глубине его сердца, уже был там крепко напечатлен всеми предшествующими обстоятельствами его жизни и чертами его личного характера, и что только недоставало подходящего случая для того, чтобы он ясно вспыхнул в сознании благочестивого юноши?

Таким образом, уже в 1835 году, будучи 23-х лет от роду, Александр Михайлович пред лицом угрожавшей ему смерти определил себе свой жизненный путь. Но этот путь вместе с тем и испугал его. Испугала его та великая ответственность, которую он готовился принять на себя пред лицом Бога и людей, страшил его и разрыв со светлыми сторонами жизни в миру. В душе его началась жестокая внутренняя борьба между принятым решением и невольными сомнениями.

Пригоден ли он для избираемого пути? Серьезно ли принятое им решение? Не берет ли он на себя легкомысленно непосильное бремя? Не впадает ли в самообольщение? Такие и подобные вопросы не могли не приходить ему в голову, не могли не смущать его духа. Четыре года провел он в этой тяжелой внутренней борьбе, тщательно скрывая от всех свое душевное состояние и ожидая определенного указания свыше, от Господа.

Конечно, пока он еще находился в семинарии, он не мог серьезно думать о приведении своего обета в исполнение: надо было сначала закончить свое образование. Но когда семинарский курс был окончен, для Александра Михайловича явилась необходимость определить свой дальнейший жизненный путь! Не чувствуя еще в себе решимости принять монашество, он хотел избрать для себя такое общественное положение, которое давало бы ему возможность во всякий данный момент свернуть с него туда, куда влекло его чувство долга, но к чему он еще не чувствовал себя достаточно созревшим. Поэтому он не пошел ни в духовную академию, которая связала бы его свободу снова на несколько лет, не пошел он тем более и во священники… Он с радостью принял предложение одного помещика быть домашним учителем его детей. В этой должности он пробыл более года. И уже здесь стало в нем заметно обнаруживаться его удивительное знание людей и умение обращаться с ними, направляя их в добрую сторону. «Бывало, ― рассказывал он впоследствии, ― размолвят муж с женою, и оба обращаются ко мне с жалобами друг на друга. Думаю себе: как тут быть? Они хотя и поразмолвили, а через час или два опять помирятся. А мне, если хоть раз принять одну чью-либо сторону, нужно через это вооружить против себя другую. Так, бывало, слушаю только их жалобы, а сам посматриваю на них да молча улыбаюсь. Вскоре хозяева мои, конечно, мирились, и я был с обоими ими в хороших отношениях». Из этого рассказа видно, что уже в то время, когда А. М. было всего 25 лет, окружающие его люди, подчиняясь его влиянию, сами определяли ему особое место в своем кругу, делая его судьею интимных случаев своей жизни. В Александре Михайловиче определялся уже понемногу будущий старец с его участливостью к людям и уменьем вывести их из затруднительного положения. Живя в семье помещика, Александр Михайлович впервые близко познакомился со светским обществом, что принесло ему большую пользу, расширив его жизненный опыт.