Преодолей себя - [14]

Настя пришла в Острогожск во второй половине дня, когда солнце уже клонилось к закату. По центральной улице сновали немецкие солдаты и офицеры. Повсюду слышалась немецкая речь. Прошла на Ильинскую. На первый взгляд почти ничего не изменилось — те же дома, заборы и палисадники. Возле дома Надежды Поликарповой громоздилась куча мусора, поодаль валялась опрокинутая вверх колесами телега. Улица была пустынной, точно в полудреме, еле дышала.

Дом Поликарповых, обшитый тесом, уже почерневший от времени, стоял в некотором углублении, перед домом — просторный палисадник с двумя клумбами, на которых некогда буйно цвели георгины и гладиолусы. Сейчас же клумбы заросли травой. На передней части палисадника, раздавшись могучими кронами, стояли три старые липы. Тут же росла рябина. Все это создавало впечатление уюта, тишины и покоя.

Настя постучала в калитку. На стук никто не ответил. «А что если Надежду угнали в Германию? — подумала она. — А ребенок? С кем тогда осталась пятилетняя Ирочка? Могло случиться так, что и с ребенком отправили. А может быть, в огороде хозяйка?» И Настя направилась в огород. Она шла словно по коридору: возле заборчика плотной стеной разрослись густые ветви хмеля. В огороде тоже никого не было, на грядках — капуста, морковь, свекла, значительная полоса отведена под картофель, с краю часть была выкопана. «Значит, в доме живут»,— решила Настя и направилась к соседям узнать, куда ушла Надежда.

Из соседнего дома вышла сухонькая старушка. Приложив ладонь к уху, она терпеливо выслушала Настю и глухим, придавленным голосом изрекла:

— Посадили Надюху. С неделю как посадили.

— Кто посадил? — прокричала в ухо старушке Настя, хотя уже и догадывалась, кто посадил Надежду.

— Знамо кто. Они, бонапарты окаянные.

— Фашисты?

— Они,— опять ответила бабка. — А девчонку увезли в деревню.

— А кто в доме теперь живет?

— А никто. Пустой дом. Ключ у меня. А ты кем ей будешь?

Настя ответила. Бабка пристально и с подозрением посмотрела на незнакомку, видать, сразу не поверила, что Настя двоюродная сестра Надежде, потом вспомнила, признала:

— Так Усачева ты? Из Городца?

— Усачева,— ответила Настя.

— Что, к ней, к Надежде-то, жить приехала?

— Хотела остановиться. Только что из деревни, хочу устроиться в городе.

— В городе?

— Ага.

— Худо в городе. В деревне-то лучше, спокойней. Ну, раз решила тут жить, ключ отдам. Только спроведай Надежду-то. Может, отпустят.

— Обязательно спроведаю. А за что посадили, бабушка, не знаешь?

— Об энтом она мне не докладывала.

В доме Поликарповых было полусумрачно и тихо, но чувствовалось, что жильцы ушли отсюда недавно, и казалось, вот они придут, послышится веселый звонкий голос ребенка. Кроме кухни в доме было еще три комнаты — большая передняя и две боковые. Настя бывала тут не раз, когда еще жива была родная тетка Мария Спиридоновна, сестра матери, умершая лет шесть назад, не однажды гостила.

Родным и домашне-уютным повеяло в этом доме. Кажется, вот сейчас войдет в переднюю тетя Маша и скажет своим певучим голосом: «Дорогушенька, может, молочка парного выпьешь?» или: «Блинчиков со сметанкой. Уж блинчики-то очень хороши!»

Настя любила гостить у тети, потому и сейчас пришла в этот пустой дом, словно в гости. Но в доме — ни души, даже кот Васька куда-то запропастился. Настя накопала картошки, разыскала примус, но керосина не оказалось. Принесла дров и затопила печку. Хлеб был свой, и, сварив картошки, пообедала.

Прилегла на диван, задумалась. Нужно было действовать, что-то предпринимать. В первую очередь раздобыть разрешение на свидание с Надеждой. Разрешат ли? Если что серьезное, могут и не дать свидание, а если не разрешат — надо отнести сестре передачу. Она уложила в портфельчик полковриги хлеба, с десяток картофелин. Это было все, что она могла взять с собой.

В городке до войны тюрьмы не было, и когда пришли фашисты, то надобность в этом заведении сразу же, в первые дни оккупации, стала очевидной. Под тюрьму заняли один из бараков на окраине города, но через два месяца это помещение уже не вмещало всех заключенных, и решено было наиболее опасных, с точки зрения гестапо, узников содержать в каменном здании бывшей трикотажной фабрики. Там же размещались различные службы оккупантов: гестапо, жандармерия, комендатура. Под тюрьму был отведен первый этаж, в окна были вставлены железные решетки. Собственно тюрьма и весь комплекс строений фабрики тщательно охранялись.

Настя подошла к крыльцу, где стоял часовой, спросила по-немецки:

— Как попасть к ротенфюреру команды СС Брунсу?

Часовой лупоглазо уставился на Настю.

— Брунс? — повторил он. — Там, наверху он.

Пройдя в вестибюль, она снова увидела часовых и опять спросила, где найти Брунса. На нее с удивлением посмотрели, прощупали цепкими глазами с ног до головы. Унтер в эсэсовской форме потребовал портфель, видимо, решил проверить, нет ли там взрывчатки. Раскрыв портфель, гестаповец вынул хлеб, разломил пополам и ничего не обнаружил, потом достал сверток с картофелем, две картофелины вывалились и покатились к двери. Они катились, словно гранаты-лимонки, готовые вот-вот взорваться. Немцы с опаской попятились в противоположный конец помещения, но, убедившись, что это не гранаты, успокоились.