Преодоление - [25]

«В цехах завтра будет ад. Хоть бы гроза черканула», — сказал себе Ветлицкий, глядя в истомно-мутное ночное небо. А считается нынче отдыхал, да и на самом деле поспал в лесу, однако постоянное внутреннее напряжение не слабело. Все это — следствие повседневных дерганий, вызываемых водоворотом всяческих производственных неполадок, бесконечных авралов, нехваток и прочей дребедени, пристающей к оболочке мозга начальника участка, как муха к липучке. Для того, чтоб голова проветрилась и наступило душевное равновесие, тут одной прогулкой в лес не отделаться. Для настоящего отдыха нужно одиночество — дремучее, абсолютное. Необходимо полное освобождение на какое-то время от внешних воздействий, бездумность и покой. А что было сегодня?

С утра проверка строительных успехов зодчего просто-Фили. Неприятные ощущения, оставшиеся после обследования объектов на территории пионерского лагеря, появление Ланы, ее странноватые речи, многозначительные недомолвки или демонстративная откровенность, с целью привлечь к себе внимание, возбудить интерес. Потом — товарищеский обед, приятный вначале и испорченный в конце. Уж действительно все люди, как люди, один черт в колпаке… Прошло почти полсуток, а в ушах все еще магнитофонным повтором звучит подхалимски — приторный тост Круцкого в честь Яствина. Даже сейчас тошно от него. Ветлицкий поморщился, как от укуса слепня, покачал головой. Плохое, как известно; в одиночестве не является, уж если попрет, так — валом. Лепится одно к другому, нагромождается, превращает выходной в утомительные будни.

— К черту! Вон из головы всю эту суетню! — сказал Ветлицкий категорически и, чтоб отвлечься от разноголосья беспокойных мыслен, включил телевизор и сел расслабившись в кресле перед экраном.

Но как отгонишь прочь то, с чем тесно связан, что является твоей жизнью, что вызывает в сердце и нежность, и злость, и жалость. И еще — страх перед тем, что вдруг из-за твоего равнодушия, нераспорядительности или невнимания постигнет кого-то беда? Нет, Ветлицкий поступать так не мог. Его изощренная память до сих пор всегда предупреждала: бдительность и еще раз бдительность! Смотри в оба, иначе проглядишь нечто важное, примешь подделку за подлинник, как уже случилось в твоей жизни. Память не отключишь, не уничтожишь, она упорно возвращает тебя в прошлое и, как опытный фокусник, ловко подкидывает карты — не козырные, а простые всех мастей, на которых запечатлены совершенные тобой проступки и ошибки. Плохое прошлое хочется забыть, но оно вновь и вновь дает о себе знать, вызывает из небытия образы или смутные тени событий. Бывает это чаще всего в моменты, когда на твоем пути встречаются случайные совпадения, и сходство выражается не только в повторении характера, но и внешности. Лана, например, своим голосом, телом, даже запахом разогретой солнцем кожи там, на бордюре бассейна, напоминала Ветлицкому ту, которая оставила в его душе самый поганый нестираемый след.

У той женщины было вычурное имя Гера, а фамилия Сиплова. Будучи женой инженера станкозавода Ветлицкого, сама она работала в областном комитете радио, а ее отец — Мирон Фокич Сиплов был ответственным работником, которого крепко побаивались и прозывали за глаза «молотилкой районного начальства». В глубинке из опыта провинившихся предшественников знали: если в их краях объявился Сиплов, считай, что кто-то из района вылетит с треском. Такие операции Сиплов проводил безукоризненно. Железная логика суждений, незаурядная воля, твердость конъюнктурных убеждений гарантировали стопроцентное исполнение скользких поручений.

За четыре года до того, как Гера познакомилась с Ветлицким, у нее в результате недоразумения родился мальчик Алик. Гера продолжала жить с родителями, которые смотрели за ее ребенком, к ним после женитьбы переселился и Станислав Ветлицкий. Сипловы обхаживали его со всех сторон, бывало, за стол без него не сядут, а поесть любили они всласть и ели, что называется, до отвала. То, что мальчик Геры упрямо называл Станислава «Таска», не только не нарушало семейную идиллию, но даже умиляло старших. Впрочем, остроумный мальчик надавал прозвищ всем: дедушку Мирона называл «мерином», маму — «грелкой», что же касается бабушки, не чаявшей души во внуке, то его обращение к ней было самое краткое: «гадина».

Первое время Станислав возмущался: как так?

Взрослые люди не могут приструнить распущенного ребенка! Но немного позже он понял, что малыш по сути прав, что действительно устами младенца глаголет истина. Конечно, Алик не сам докопался до нее, скорей всего подслушал во дворе от знающих людей, но краткие прозвища как нельзя точнее обобщали главные черты их носителей.

Удивительные вещи творит природа! Вот мать и дочь, а ничего общего между ними, ничегошеньки схожего. А говорят еще, будто яблоко от яблони недалеко падает.

Замкнутый мирок Сипловых жил своими интересами по давно сложившимся семейным традициям. Близких друзей у Мирона Фокича не было, в гости он не ходил и к себе никого не приглашал, считая, что лишний глаз — лишняя сплетня. Не удивительно, что Станислав в этом круге оказался чужеродным телом, как говорится, не к шубе рукав… Тесть, теща и Алик продолжали жить сами по себе, своими радостями и заботами, Станислав — на отшибе, а Гера прыгала стрекозой между родителями и мужем, не отдавая мудро никому предпочтения. Ее вполне устраивало, что родители смотрят за ребенком, несут все хозяйственные заботы и тем доставляют ей возможность свободно располагать своим временем, расти духовно, чего в наш век принудительных ритмов жизни добиться непросто.