Прелюдии и фантазии - [21]

После курса терапии я больше не боялся того, что меня застигнут врасплох. То есть, я по-прежнему чувствовал себя голым, стоило кому-то войти, но меня это совершенно не беспокоило. Пациент появлялся в дверях, я говорил ему: присаживайтесь. А про себя думал: да, я голый, и что с того? Совершенно ничего. Минуту-другую спустя я, однако, спохватывался и понимал, что одет. Это-то и приводило меня в недоумение: только что беседовал с пациентом — нагишом, и всё было нормально, а тут вдруг — рррраз, и. как же так? Я полностью одет, на мне рубашка и галстук, кожей чувствую нижнее бельё, брюки, носки, туфли… Всё это очень странно.

Очень-очень странно… я прерывал сеанс, просил у пацента прощения и выходил на балкон. Мне нужно было пять-

семь минут, чтобы привести себя в порядок. Это было невыносимо.

— И как же вы поступили?

— Я обратился за помощью к Гертруде Кляйн, она была широко известна как специалист в области толкования сновидений, о ней слагали легенды. После первого сеанса мне приснились ярко-жёлтые астры. Гертруда сказала, что это — плохой знак, и, скорее всего, ничего не выйдет. Она отправила меня к своему приятелю, который был учеником Стэна Грофа и практиковал ЛСД-терапию.

— Это было до запрещения ЛСД?

— Это было после. Джордж использовал запрещённые методы, и у него не было отбоя от пациентов. Он мог устроить оргию прямо во время группового сеанса, мог избить пациента до крови или закрыть его в тёмном чулане и заставить кукарекать два-три часа подряд. Поначалу мне это нравилось. Я пришёл к нему просто поговорить, но остался в «терапевтическом сквоте» — как мы называли этот гадюшник — на три месяца. Кончилось тем, что его арестовали, и я снова остался один на один со своими проблемами.

— Были какие-то результаты?

— Ничего существенного. Стоило пациенту войти в кабинет, я по-прежнему чувствовал себя голым, но вместо смятения это приводило меня в восторг. Первые три-четыре минуты уходило на то, чтобы справиться с чудовищной эрекцией. Потом всё приходило в норму, и я как ни в чём ни бывало продолжал сеанс.

— Что было потом?

— Некоторое время я ничего не предпринимал. В конце концов, восторг — лучше, чем смущение и замешательство.

Но однажды. хм… ээээ… случилось нечто из ряда вон выходящее… Кажется, это был не самый удачный день для моей карьеры. У меня не отобрали лицензию только потому, что не сумели обосновать претензию о сексуальных домогательствах. к счастью, пациентка отозвала иск… Но я, конечно, почувствовал запах палёного. И — уже от от-

чаяния — обратился за помощью к гештальт-терапевту, хоть никогда и не верил в эту бредятину. И вправду: хватило первых десяти встреч, чтобы окончательно в ней разочароваться.

— Были какие-нибудь результаты?

— Едва ли это можно назвать «результатами»… Начало сеанса — без изменений. я по-прежнему чувствовал возбуждение, хоть и научился его сдерживать. Сам сеанс проходил ровно. Но по окончании, как только за пациентом закрывалась дверь, я начинал смеяться. Это был дикий, торжествующий, неконтролируемый хохот. Я выл как гиена… Мне не хватало воздуха, ноги подгибались. Мой смех слышали пятью этажами ниже. Люди пугались насмерть. В недельный срок я потерял всех до единого пациентов и совершенно не представлял, каким образом сумею оплатить счета за следующий месяц. Дела мои пришли в полный упадок. Я был близок к самоубийству. Не знаю, что удержало меня от этого поступка, помню, я думал тогда: если выброситься из окна, будут думать, что у меня был страх высоты, а если зарезаться, коллеги станут рассуждать о «пронзённом» и «пронзаемом», устроят симпозиум, какой-нибудь гад непременно напишет статью на эту тему, и т. д. и т. п….

И вот наконец, когда я потерял всякую надежду, один мой друг посоветовал обратиться к опытному гипнотизёру.

Им оказался Ганс-Элрик Эриксон. Думаю, вы читали об этом в газетах. В общем, тут я даже не знаю, что сказать. Я пришёл, лёг на кушетку. Меня загипнотизировали. Когда я открыл глаза, кабинет был разгромлен, тут и там валялись рыбки из разбитого аквариума, доктор висел на люстре, секретарша (вернее — то, что от неё осталось) плавала в ванне. Я так и не понял, что произошло. На моей одежде не было ни пятнышка, ни складочки. Я совершенно ничего не помнил. Насколько я знаю, полиция до сих пор расследует это дело, у них нет ни единой зацепки.

— Что-то изменилось для вас?

— Да… на этот раз всё совершенно изменилось. Теперь мне всё время казалось, что я голый. Я остался без работы и большую часть времени проводил в своей спальне — под одеялом. Стоило выйти из дома, меня начинали донимать приступы: то и дело я хлопал себя по ляжкам, чтобы убедиться — выходя из дому, я не забыл натянуть брюки. Но самое неприятное состояло в том, что время от времени я и в самом деле разгуливал по городу нагишом, и обнаруживал это в самый неподходящий момент — на автобусной остановке, в баре, в офисе моего бухгалтера…

Меня госпитализировали. И довольно долго держали в отделении для буйных.

— Как вас лечили?

— Сперва — медикаментозно. Со временем стали приводить в общую комнату и даже позволяли играть с другими пациентами: мы строили домики и лепили машинки из пластилина. Я научился собирать кубик Рубика. Я могу собрать кубик Рубика за 95 секунд. Это абсолютный рекорд буйного отделения.