Прелестная воровка - [41]

Жюли улыбнулась:

— Ты это уже сделал.

— Да, — кивнул Джоун. — Есть еще одна причина. Я хочу посмотреть твои картины, Жюли.

Ее улыбка погасла.

— Ты хочешь посмотреть мои картины?

— Почему ты так удивляешься? Я же сказал, что хочу купить три из них.

— И очень глупо сделал. Как можно покупать картины, даже не взглянув на них?

— Тогда покажи мне.

Жюли не сразу ответила, обдумывая его просьбу. По правде говоря, причины, по которой она отказывала ему раньше, больше не существовало. Ранее она пыталась оградить себя от него, но Джоун уже доказал, что он сильнее, и у Жюли не было больше сил противиться ему. Он многого не знал о ней и мог никогда не узнать, но она решила, что было бы абсурдным и бессмысленным скрывать от него свой работы.

— Хорошо, идем.

Она повернулась и пошла в сторону дома. Джоун следовал рядом с ней.

— А твой отец дома? — спросил он. — Я бы хотел поздороваться с ним.

— Очень мило с твоей стороны, но он не очень хорошо себя чувствует, так что не будем его беспокоить. Он отдыхает.

Ей хотелось думать, что он именно это и делает, но скорее всего она ошибалась. Наверное, отец все еще сидел перед мольбертом, разглядывая свою неудачную попытку скопировать Сезанна.

— Мне очень жаль.

— Мне тоже. Я собираюсь отвезти его к врачу после обеда.

— Это так серьезно?

— Даже не знаю. Надеюсь, нет. Просто ему пора провериться.

Джоун взял ее за руку.

— Мне вдвойне неприятно слышать, что тебе нужно отвезти отца к врачу, потому что я собирался соблазнить тебя и забрать с собой.

— Соблазнить?

Она резко повернулась к нему. Порыв ветра закрыл ее лицо волосами. Джоун протянул руку и откинул прядь назад.

— Ты хочешь быть соблазненной? Жюли насмешливо скривила рот:

— Если память мне не изменяет, меня уже соблазнили. Между прочим, это было вчера.

Джоун засмеялся.

— Я тоже это помню. Причем очень отчетливо. — Он вдруг стал совершенно серьезным. — И я наслаждался каждым мгновением, — добавил он. — Я хочу провести с тобой и эту ночь, Жюли. Я прилечу и заберу тебя с собой, когда ты скажешь.

— Ты остаешься сегодня дома? — спросила она, хотя его ответ не имел значения.

В любом случае ей нужно сделать то, что она запланировала, дальше откладывать некуда. Она собиралась отключить сигнализацию, пока Джоун будет спать.

— Да, и я хочу, чтобы ты была со мной.

— Я не уверена…

Жюли лихорадочно пыталась обдумать предстоящие действия. Она должна отказаться, потом после полуночи приехать к его дому и, если все будет нормально, проникнуть внутрь. У нее остается все меньше и меньше времени.

Ей было бы легче действовать изнутри дома, но Жюли не смогла бы поступить столь вероломно — сначала заниматься любовью с Джоуном, а потом, дождавшись, когда он заснет, поменять местами картины. Чтобы хоть немного успокоить свою совесть, она не должна смешивать эти две вещи. Ее любовь к Джоуну не должна иметь ничего общего с тем, что ей придется сделать ради своего отца.

— Давай подождем, что скажет доктор. Хорошо? Если с отцом что-нибудь не так, я должна буду остаться с ним.

Джоун провел рукой по ее губам.

— Дай Бог, чтобы с ним все было в порядке, потому что я не знаю, долго ли я смогу быть без тебя.

Жюли почувствовала легкую дрожь, но, не сказав больше ни слова, повернулась и снова пошла к дому. Ее мастерская находилась на втором этаже.

Она открыла дверь в светлую солнечную комнату с множеством окон, в которой пахло скипидаром и маслом. Вдоль стен стояло несколько десятков, как показалось Джоуну, полотен. Жюли закрыла дверь и молча прислонилась к ней, наблюдая за Джоуном.

Хотя Уинстон и говорил ему, что Жюли очень талантлива, но Джоун даже представить себе не мог, насколько тот был прав. Он никогда раньше не видел подобной техники. По сути, она создавала свежие, новаторские картины, которые своей фактурой напоминали средневековый гобелен.

— Это просто потрясающе, — произнес Джоун.

— Спасибо, — сказала она, все еще стоя около двери.

Джоун посмотрел еще несколько работ, потом повернулся к ней, его глаза возмущенно сверкали.

— Какого черта ты не выставляешь свои картины, чтобы люди могли видеть, что ты делаешь?

— Я выставляю.

— Я не говорю о тех немногих работах, которые Уинстону удается из тебя выудить. Я говорю о том, чем занимаются все художники. О больших выставках. Известности. Продаже.

— Мне не нужны ни слава, ни деньги, — упрямо сказала Жюли.

— Всегда есть способ избежать излишней шумихи — найми агента, который будет защищать твое имя от посягательств публики. А если деньги тебе так неприятны — займись благотворительностью. Но, пожалуйста, вынь свои картины на свет Божий. Они заслуживают того, чтобы их увидели и оценили по достоинству.

Жюли слабо улыбнулась:

— Ты мельком осмотрел мою мастерскую и теперь считаешь, что я должна изменить всю свою жизнь.

— Черт возьми, Жюли, я не говорю о всей твоей жизни, я просто говорю…

— О всей моей жизни.

Джоун только вздохнул. Она, возможно, была права, но он не собирался так легко с ней соглашаться.

— Я понимаю, что с твоей стороны потребуется некоторое усилие, тебе нужно будет привыкнуть, — начал он, — но это так естественно. Я не понимаю…

Она протестующе подняла руку: