Прелесть пыли - [19]

И он стучал зубами, словно вместе с ним сотрясалась сама ночь.

Но в конце концов все-таки уснул.

* * *

Пели птицы. Над самой их головой какая-то птаха самозабвенно вытягивала шейку. Еще и капнула на темя Голого. Он с опаской открыл глаза. Ясное небо. Гребень горы озарен солнцем, а воздух ледяной, точно в стужу. Мальчик открыл глаза и увидел подле себя товарища. Он не сразу поверил своим глазам и некоторое время оторопело моргал. Затем вскочил, стащил с себя кожух и накинул его на плечи товарища.

— Надевай! Надевай!

Голый сейчас же надел кожух.

— Не очень-то жарко.

И немедленно скорчился у ног мальчика. Подобрал ноги, втянул голову в плечи. Дрожь не унималась.

Тело изголодалось по теплу. А мальчик чувствовал себя преступником. На его маленьком сморщенном лице глубоко запавшие голубые глаза глядели, как из недр вселенной, из небытия. Мальчик сжимался все сильнее.

Больше думать друг о друге они не могли. У каждого было слишком много забот с собой.

Зубы усердно выбивали дробь.

В нескольких метрах от них, из густого сплетения зарослей, выскочил какой-то зверек: продолговатое коричневое тельце, низкие ножки, круто выгнутые лопатки, остренькая беспокойная мордочка, черные, сверкающие глазки. Зверек то устремлялся вперед, то возвращался назад, к норе, обнюхивая траву, кустики, ямки, как будто что-то потерял.

— Ласка, — сказал Голый.

— Маленькая, — сказал мальчик. — Первый раз в жизни вижу ласку.

— Да ну? — удивленно поглядел на него Голый, но тут же забыл о нем.

Он смотрел на зверька широко раскрытыми глазами, стараясь сообразить, что надо сделать, что значит появление этого крохотного живого существа. О чем оно думает, что принесло им, может ли помочь?

Волнение охватило его при виде этого гостя из далекого мира. Ему почудилось, что он должен или принести им удачу, или отнять надежду.

— Ласка, — повторил он недоуменно.

— Пусть себе идет с миром, — сказал мальчик.

— Конечно, пусть идет, — согласился Голый.

Они продолжали следить за лаской уже с меньшим интересом, но все еще не двигались, потому что окончательно еще не отвергли возможности какой-то странной, сверхъестественной перемены в своей судьбе, которую мог принести зверек.

Ласка подняла голову, повернула мордочку в их сторону, засеменила ножками и мгновенно скрылась в своей норе.

А они еще долго смотрели на заросли, из которых появилось это удивительное существо.

— Ну, — наконец заговорил Голый, — пора трогаться. — Он окинул взглядом мальчика. — Можешь идти?

— А как же?

— Хорошо. Тогда пошли.

Мальчик медленно поднялся, скрывая слабость. Голый исподлобья следил за ним.

— Спит еще лето, — сказал мальчик, выпрямляясь.

— Разбуди его, разбуди, лес чудесный! — сказал Голый и деловито продолжал: — Пойдем без завтрака. Легче шагать будет. С полным желудком трудно двигаться.

— Потерпим до Баньи, — сказал мальчик.

— В Банье — картошка, дружище!

— Только вот масла оливкового у нас нет. А что такое картошка без масла?

— Масло! А сало? А шкварки? А сливки? А кислая капуста с курятиной? А колбаса и сосиски?

— А пустой желудок? А дорога? А пустая торба? А в дрожанку всю ночь играть?

— Неужто? — удивился Голый.

— Еще как!

— Значит, все в порядке. Силы есть.

Голому по-прежнему было холодно. Ноги, как колючие сучья, не слушались. Но он отправился в путь с неожиданным воодушевлением. Взвалил пулемет на плечо и пошел.

Мальчик вскинул винтовку и, неуверенно ступая, зашагал следом.

Солнце вылезало из-за гребня горы. Зарделись верхушки деревьев.

Спустя час бездумного пути они вышли на опушку низкого лесочка, и снова перед ними открылись широкие просторы.

Далеко впереди земля плавно опускалась, а потом опять поднималась, словно с того места, где они стояли, кто-то растянул огромную шаль, которая провисла под собственной тяжестью, образовав пологую долину.

Вся поверхность долины была покрыта камнями, валунами, острыми невысокими утесами. Кое-где стояли уродливые, хилые дубки, кое-где виднелись кусты, в тени пробивалась скудная травка, склоны пригорков покрывали папоротник и вереск: в одном месте земля забавлялась, в другом — работала и творила.

— Как с нами земля ни играет, куда ни заносит, а все же к селу привела, — сказал Голый.

Под ними среди редких деревьев стояло несколько одиноких домишек, — они словно притаились в утренней тиши, не желая, чтоб их кто-нибудь видел. Дома показались им гостеприимными, но не для всех, а будто они поджидали только их.

— Народ здесь, — продолжал Голый, — кормится молоком и кукурузной кашей. А это совсем неплохо в такое утро, да еще когда ночь была не слишком ласковой.

— Спустимся? — шепотом спросил мальчик. — Тебе бы сразу головой в омут.

Голый исподлобья взглянул на мальчика. Он видел, что тот слаб и бледен, тяжело дышит, но присутствия духа не теряет и, хотя с трудом держится на ногах, изо всех сил старается совладать со слабостью.

— Нам нельзя рисковать, — сказал Голый.

— И не будем.

Мальчик стал ждать, когда товарищ решит, как им пересечь долину. Он и сам высматривал путь, по которому они могли бы спуститься незаметно для людского глаза, потому что людской глаз всегда опасен.

Но Голый уже принял решение. Они проберутся по краю грабовой рощи. Затем вырубка с невысокими утесами. Затем каменные стены оград. Затем стена вдоль тропы и, наконец, гребень холма, протянувшегося вдоль всей долины.