Прекрасный дом - [28]

— Мейм, это я, Исайя, — сказал он, назвавшись своим христианским именем.

— Исайя пришел, — повторила она сонным голосом. — Да будет с тобой бог. Входи.

Молодая девушка зажгла от тлеющих угольков масляную коптилку и поставила ее на ящик. В лачуге было еще четверо детей: двое малышей спали, а двое старших смотрели на него большими, удивленными глазами. Все они копошились в какой-то куче тряпья, кроватью им служила крышка ящика, лежавшая на сложенных кирпичах. Напротив стояла настоящая железная кровать, застланная ярким лоскутным одеялом, на которой спала Мейм, а если она желала уединения, то к ее услугам была кисейная занавеска.

— Могу я спать здесь несколько дней? — тихо спросил он.

— Пожалуйста, Исайя, раскидывай свою постель, где хочешь.

Он говорил с ней о семейных делах, о церкви, и самый ее голос успокаивал его. Двое детей, поначалу разглядывавших его, теперь улеглись спать, а старшая, которой было лет пятнадцать, повинуясь взгляду матери, забралась в постель и зарылась в ворох рваных одеял. У Мейм было крупное плоское лицо цвета светлой меди, с ямочками на щеках, маленькие, но умные глаза и крупный, решительный, почти жестокий рот.

В положенный час она сказала «спокойной ночи», спустила кисейную занавеску с вбитых в стропила гвоздей и влезла на скрипучую кровать. Коломб расстелил свои одеяла на глиняном, выпачканном навозом полу и улегся между матерью и детьми. Дверь загораживал лист жести, укрепленный засовом. Огонь, тлевший у его ног, тихо шелестел, когда опадали угли. Люди кашляли, храпели и беспокойно ворочались в своих лачугах, прижимавшихся друг к другу в поисках опоры. По полу шныряли крысы, а по железной крыше мягко накрапывал теплый дождь.

В воскресенье Сионская церковь была полна. Это было большое здание с высокими глиняными стенами и не заделанной изнутри бревенчатой крышей, покрытой сверху настилом из травы тамбути. Окна были застеклены, а во фронтоне над алтарем зияло отверстие в виде креста. Напротив этого отверстия, пропускавшего яркий солнечный свет, висело искусно сделанное из дерева распятие. Фигура Христа, казалось, растворялась в солнечном блеске, и молящимся чудилось, будто сам бог в сострадании своем протянул сверкающую десницу, чтобы выхватить из жестоких объятий смерти своего сына.

Коломб вошел в церковь одним из последних. Свежий и аккуратный, в одежде, которую Мейм почистила и выгладила ему, он стоял возле двери и перебрасывался словами со знакомыми. Старшая дочь Мейм осталась на улице; при крещении ей дали имя Роза Сарона, но люди называли ее Лозаной. Она знала, что ей достанется от матери за то, что она замешкалась у дверей, и все же она никак не могла оторвать глаз от Коломба. Она пойдет за ним хоть на край света, как за настоящим святым.

Зажиточного вида мужчина в добротном длиннополом черном сюртуке подошел к Сионской церкви со стороны дороги. На нем были ботинки, рубашка, украшенная спереди большой запонкой, и широкополая шляпа с высокой тульей. Рядом с ним шла его дочь в платье секты эфиопов, на красном корсаже которого был вышит широкий белый крест. Коломб хорошо знал их. Умея владеть собой, он поздоровался с ними сдержанно, но маленькая Лозана заметила, как просветлело его лицо. Он пожал руку отцу, Мьонго, и легко коснулся ладони дочери, сказав: «Как поживаешь, Люси?» Она подняла глаза, и радостная улыбка сверкнула на ее лице, но уже через мгновенье она почтительно опустила голову — ведь перед нею была дверь церкви.

Они вошли внутрь, женщины встали слева от прохода, мужчины справа. Лозана последовала за Люси и встала рядом с ней. Она знала, что эту девушку любит Коломб, и все же втайне была счастлива оттого, что стояла рядом с ней, такой красивой и такой благочестивой. Коломб вместе с Мьонго остановился неподалеку от входа. Люди оборачивались, чтобы взглянуть на человека с широкими плечами и красивой квадратной бородой, и удовлетворенно кивали головами. Вошел еще один человек, высокий и сутулый, и встал слева от Коломба. Это был Эбен Филипс. Коломб был почти уверен, что Эбен придет, и они молча пожали друг другу руки.

Эбен был методистом и не принадлежал к прихожанам Сионской церкви, которая давно стала самостоятельной. Он не был членом секты эфиопов; не был он и зулусом. Но до одиннадцати лет он воспитывался в маленьком зулусском краале, находившемся в шести часах ходьбы от хижины Но-Ингиля, среди густого кустарника, где его называли Узаной, что значит Ничье Дитя. Иногда мальчик думал, что кожа его так бледна потому, что он альбинос, и он напряженно вглядывался в зеркала горных заводей, чтобы выяснить, действительно ли глаза его так красны, как у знакомых ему альбиносов. Позже ему сказали, что он полукровка, навсегда забрали из долины и отправили в миссию. Там его нарекли Эбеном, потому что бог бросил его в мир, как камень, и он получил фамилию Филипс по имени своего белого отца. Миссионеры не позволили ему называть себя Эрскином. Они всегда помогали ему и ставили его на ноги, если дела его шли плохо. Они помогли ему жениться на уважаемой Джози Маккензи, у которой тоже с одной стороны были белые, правда очень далекие, предки; однако она так не тянулась к черным, как он. Эбен бывал счастлив, когда встречал своего сородича из племени зонди из Края Колючих Акаций, но первым чистокровным зулусом, ставшим его другом, был Коломб Пела. Коломб был для него не просто другом, он был его вторым «я», человеком, каким Эбен мечтал стать, независимо от цвета кожи. В миссии Эбен научился играть на фисгармонии; он любил посещать Сионскую церковь и иногда играл для епископа Зингели.