Прекрасный дом - [30]

Из первого ряда мужчин вышел Давид, чтобы прочитать свою проповедь. Он был на голову ниже епископа, худощавый и гибкий. На нем была черная ряса с красным крестом на груди, а распущенная борода и широко раскрытые глаза придавали ему вид фанатика. У него была привычка улыбаться с закрытыми глазами, и тогда он казался невинным, добрым ребенком.

Сначала Давид говорил о семейной жизни. Он знал, что эти люди, с корнем вырванные из родных мест и брошенные в кучу отбросов за пределы города, мечтали о том, чтобы выращивать урожай, об охоте и звероловстве, о ребятишках и ягнятах в зеленой степи, о том, чтобы в краалях доили коров, о том, чтобы девушки выходили замуж и нянчили здоровых младенцев. Он говорил об этих вещах очень просто, но слова его звучали как надрывная песня. Епископ Зингели, проповедовавший высоким стилем и заставлявший своих слушателей трепетать и изумляться, был невысокого мнения о проповеди Давида, но ждал, что будет дальше.

— Бог дает, и бог отнимает, — продолжал Давид. — Некоторые дары его слишком тяжелы и падают из наших рук. Некоторые дары малы, как зерно, и мы презираем их. Бог дал черным людям богатую землю. Он одарил их такой землей, которую даже солнце устает обходить. Он дал им силу, законы, мир, право управлять. Что же осталось нам из этих даров отца небесного?

— Увы, ничего, — тихо ответили люди.

— Вы неправы, братья и сестры мои. Нам осталось писание божие. Он начертал завет в ваших сердцах. Он поместил радугу в небе, как завет, который нельзя уничтожить. Люди Черного Дома никогда не умрут. Они будут размножаться и обретут милосердие господа. Конец века близок. Бог отнимает, но он и вознаграждает. Черная раса выпустила из своих рук права, дарованные ей свыше. Она не научилась искусству управлять своей собственной страной. И этот дар был отнят у нее.

— Теперь наступило время, когда век смуты близится к концу. Дар возвращается тем, кто первый обладал им, — черной расе. Этот дар — право на управление. Вся власть будет дарована вам, останется только взять ее. Черная раса вознесется над белой. Каждая долина будет вознесена, а все возвышенности опустятся. Бог вновь вручит вам копье, и оно всегда будет висеть над чужеземцами. Если придет война, даже тогда сердца ваши не дрогнут, а правая рука будет удерживать власть. Так говорится издавна во всех землях и за морем. Бог в гневе своем сойдет на поле битвы и встанет среди войск.

Поднимите головы! Вам, вашим детям и детям ваших детей дано увидеть конец века и славу господню; бог справедлив, и у него на счету каждая несправедливость, и каждое горе, и каждая слеза, упавшая на песок.

Единый вздох пронесся по толпе, словно глубокий вздох великана. Слезы текли по щекам Люси, губы ее приоткрылись, и она в экстазе закатила потускневшие глаза.

— Аминь! — провозгласил епископ.

Ответ донесся из глубины груди человеческой и вознесся вверх как боевой клич, как неистовая хвала спасителю и властителю рати небесной.

— Аллилуйя! Аллилуйя!

— Боже, выведи нас из Египта, — гремел епископ.

— Мы идем! — пели люди.

— Всевышний, отвори воды.

— Мы идем!

— Боже, дай нам хлеб и воду в пустыне.

— Мы идем!

— Боже, даруй нам новый век, второе пришествие. Боже, верни нам Африку.

Когда служба окончилась, люди вышли на солнечный свет. Они молчали, лица их сияли — как сияло лицо Моисея, подумал Коломб, когда тот спустился с горы Синай. Затем все заговорили и стали расходиться, и Эбен тоже пошел по дороге, махнув на прощанье рукой.

Часть вторая ЛЕТО

Глава VI РАЗНОСЧИК ИЗ МОЛОЧНОЙ

— Сколько? — спросил Мьонго, глава секты эфиопов, обладатель квадратной бороды.

— Восемь, — ответил Коломб. — Восемь, но три из них не годятся. Остальные в хорошем состоянии, и ко всем подходят патроны армейского образца.

Он вынул из кармана патрон от винтовки образца «Марка IV. 303», заряженный пулей с никелевой оболочкой. Мьонго взял патрон, осмотрел его и снова положил на мозолистую ладонь молодого человека.

— У меня пять ящиков патронов, но только не все полны, — сказал Коломб.

Они сидели на солнце, скинув пиджаки. Гладкая песчаная насыпь спускалась к берегу ручья, испещренного синевато-белыми пятнами мыла, В будни сюда ходили женщины стирать белье белых жителей города, а по воскресеньям на плоских камнях, выступавших из ручья, часто усаживались мужчины, чтобы почистить пемзой ноги, поболтать и пошутить, словно они по-прежнему жили в родных краях и ничто не изменилось.

— Ты можешь достать еще?

— Да, могу, но не очень много, не столько, сколько нужно.

Мьонго покачал головой.

— Повсюду снует полиция. Белые прячут свои ружья, а некоторые вынимают из них затворы. Оружейные лавки охраняются, да и часовые в форту тоже не дремлют. Доставить оружие — дело опасное. Постарайся не попасться, сын мой, слишком мало у нас таких, как ты. Я возьму эти восемь ружей и спрячу их в Энонском лесу. Когда ты достанешь их, их можно будет переправить в Мпанзу. Их отнесет Люси.

— А если ее поймают?

— Нет, она для этого достаточно умна.

Коломб молчал. Он ковырял травинкой в зубах и, сощурив глаза, пристально смотрел на стрекоз, порхавших над поверхностью воды.