Прекрасные сломанные вещи - [29]

– Думаешь, они о нас разговаривают? – спросила я.

– Зуб даю, – ответила Сьюзан.

Она взяла из коробки лимон и понюхала.

– Вощеный или нет?

– А в чем разница?

– По-моему, на упаковке написано.

Она протянула мне два пакета, по одному в каждой руке. Я выбрала невощеные.

– Ты сегодня говорила с Роз? Она рассказала, что случилось на физре?

Когда я ответила, что нет, Сара принялась рассказывать запутанную историю, за которой я едва могла уследить. Там было что-то про трамплины и неудачную попытку сальто-мортале. Я вглядывалась в ее лицо, пытаясь заметить следы недавней грусти. Их не было. Мы мило побродили по магазину еще немного, пока не наткнулись на маму с Сарой в разделе замороженных продуктов. Они бок о бок толкали свои тележки, увлекшись беседой. Увидев нас, они внезапно замолчали. Вид у Сары был немного виноватый, а мама смотрела на нее с искренним сочувствием. Я знала это выражение у нее на лице. Я называла его лицом самарянки.

Сьюзан слегка поникла: она тоже явно заметила мамино лицо – и тоже явно знала, что оно означает. Бросив на Сару короткий угрюмый взгляд, она кинула упаковки макарон и риса в тележку. Продуктов там было куда меньше, чем в маминой.

– Ну что, дорогая, пойдем? – спросила меня мама с нарочито невинным видом.

Она взяла у меня лимоны и положила на упаковку кухонных полотенец.

Я кивнула, наблюдая, как Сьюзан приклеила к лицу улыбку.

– Увидимся позже?

– Да, может, в выходные?

Она кивнула.

– Я тебе напишу.

Потом Сьюзан пододвинулась ближе и обняла меня. Я удивилась, но приятно.

По дороге к машине мама почти не говорила. А потом понеслось.

– Я так мило поболтала с Сарой, – сказала она, лавируя тележкой вокруг неудачно припаркованной машины. – Она такая милая.

Раз она употребляет однокоренные слова, видимо, и правда под впечатлением.

– И ведь настоящая святая! Забрала к себе Сьюзан.

Она остановилась у нашей машины с ключами в руках. Открыла багажник.

Я почувствовала, что хмурюсь.

– Ты о чем?

– Ну, с подростками и так сложно… – Мама выразительно посмотрела на меня и принялась разгружать сумки. – Но с учетом обстоятельств, и… в общем, это огромная ответственность.

– Думаю, Сьюзан приходится даже тяжелее, – без выражения отозвалась я.

– Возможно.

Мама бесила меня все больше.

– Отвезешь тележку обратно, душенька?

Когда я вернулась в машину и, скользнув на пассажирское сиденье, пристегнула ремень, мама продолжила монолог:

– Надеюсь, она ходит к психологу. – Она подрегулировала сиденье и мягко постучала ключами по рулю. Потом перевела на меня взгляд.

– Она ведь ходит к психологу?

– А мне откуда знать?

Я облокотилась на окно и ссутулилась в кресле.

– Необязательно говорить со мной в таком тоне. – Мама протянула руку и поправила мой ремень, который перекрутился у плеча. – Я знаю отличных специалистов, которые работают с подростками. Узнай у нее, пожалуйста.

Да уж, разбежалась. Прямо я сейчас пойду спрашивать у подруги, ходит ли она к психологу.

– Ладно, я попробую.

– А тебе как кажется? – спросила мама, не заметив сарказма в моем голосе. – Она хорошо справляется?

– С ней все в порядке, мам. – Я пыталась скрыть раздражение в голосе. – Может, поедем домой?

– Удивлюсь, если это правда, – сказала мама, не предпринимая ни малейшей попытки вставить ключ в замок зажигания. – Вырасти в такой обстановке… Это накладывает отпечаток. Дети редко проходят подростковый возраст без потерь.

Меня так и подмывало спросить, с каких пор она стала психологом.

– И от этого страдают их взаимоотношения с окружающими, – продолжила она. – Не знаю, заметила ли ты, но мне показалось, они с Сарой общаются как-то напряженно.

Напряженно – по сравнению с чем? Как задушевно мы сейчас с ней болтаем?

– Пожалуйста, поехали домой.

Мама не обращала на меня внимания. Откинувшись в кресле, она поигрывала ключами, слегка запрокинув голову и уставившись в потолок. Похоже, она над чем-то серьезно размышляла. Мы молчали целую минуту, а то и больше.

– Надеюсь, ты с ней осторожна, – сказала она наконец мягко.

– Что?

– Травмированные люди…

– Мам! Ты чего!

– Я просто хочу быть с тобой честной.

Мама подняла руку, давая мне понять, что еще не закончила.

– Да, это несправедливо, да, это печально, и я, разумеется, не хочу, чтобы ты употребляла это слово в ее присутствии. Но важно понимать, что Сьюзан очень травмирована. И что это может повлиять на вашу дружбу и то, как вы взаимодействуете.

Я почувствовала жар на лице. Мне до смерти хотелось выбежать из машины и рвануть куда угодно, лишь бы подальше от нее. В том, что она говорила, было нечто ужасное – и она либо этого не понимала, либо ей было все равно.

– Ты мне важнее всего, – сказала мама. – Я переживаю, какой это окажет на тебя эффект. Когда им больно, люди могут причинять себе вред. И иногда они втягивают в это близких, часто даже не подозревая об этом.

– Хорошо, я буду следить за тем, чтобы не саморазрушиться, – сказала я, на сей раз не скрывая сарказма.

Мама посмотрела на меня, будто увидела кого-то совершенно незнакомого.

Однако это сработало: она вставила ключ в замок зажигания и завела двигатель. Разговор был закончен.

13

К декабрю я уже вовсю готовилась к экзаменам и едва успевала видеться с семьей – что уж говорить про Рози или Сьюзан. Мы все еще переписывались. Я так привыкла к их разным стилям письма, что мне не нужно было проверять, кто именно мне пишет. Рози всегда отличалась саркастичной жизнерадостностью; Сьюзан писала на самые внезапные темы и легко шутила. Когда я рассказала, что готовлюсь к экзамену по богословию, она какое-то время заваливала меня важными и глубокомысленными вопросами.