Преемник. История Бориса Немцова и страны, в которой он не стал президентом - [254]

И захват Крыма, и война, начавшаяся вскоре в Донбассе – война между Россией и Украиной, – без преувеличения стали для Немцова личной катастрофой. Этого он Путину простить не мог. Он хотел действовать. 2 марта, еще сидя в изоляторе, он писал в своем блоге: “Путин объявил братоубийственную войну Украине. Это кровавое безумие неадекватного чекиста дорого обойдется России и Украине: опять убитые молодые ребята с той и другой стороны, несчастные матери и жены, дети-сироты. Опустевший Крым, куда никто не поедет. Миллиарды, десятки миллиардов рублей, отобранных у стариков и детей и брошенных в топку войны, а потом еще больше средств на поддержание воровского режима Крыма. Иначе он уже удержать власть, видимо, не может. Вурдалаку нужна война. Ему нужна народная кровь. Россию ждет международная изоляция, обнищание людей, репрессии. Боже, за что нам такое проклятье??? Сколько можно все это терпеть?!” ⁷

На следующий день Немцов призвал провести антивоенный марш. Еще несколько дней спустя, выйдя из-за решетки, он объяснял: присоединение Крыма политически преступно, поскольку нарушает взятые на себя Москвой международные обязательства; оно юридически незаконно, и “никто в мире, кроме Путина и острова Мапуту” не признает ни итоги референдума в Крыму, ни его присоединение к России, даже Казахстан с Беларусью. Присоединение экономически опасно, поскольку неизбежно ведет к санкциям и выдавливанию России с международных рынков ⁸. Немцов был прав по всем пунктам: лишь несколько стран – Венесуэла, Куба, Никарагуа, Сирия и Судан – признают Крым российским, а суровые санкции Запада против российской энергетики, крупнейших государственных компаний и банков станут для Кремля неожиданностью.

Впрочем, Немцов уже тогда понимал: его доводы услышаны не будут. Он говорил, что имперская эйфория путинской России от присоединения Крыма похожа на наркотическое опьянение: “Никаких аргументов никто из одурманенных слышать не хочет. Рационально мыслить не желают” ⁹.

События в Крыму породили общественный феномен, на который Путин вряд ли рассчитывал. В течение марта его рейтинг рос как на дрожжах и, подскочив на 20 % в течение четырех недель, достиг к концу месяца 86 процентов. Одновременно взлетели и доверие к власти в целом, и патриотические настроения, возник крымский консенсус – так назовут этот феномен социологи и политологи. Российское общество вдруг превратилось в монолит. “Тот внушительный еще недавно слой людей, которые открыто и безоговорочно осуждали деятельность Владимира Путина, фактически перестал существовать как общероссийское явление, – так описывал эту картину в апреле 2014 года публицист Сергей Шелин. – Понятно, что не навсегда. Но стремительность, с которой растаял этот слой, скажем деликатно, ошарашивает” ¹⁰.

Немцов садился за решетку в одной стране, а выходил через десять дней на свободу уже в другой. Поддержка Путина теперь была безусловной. Соображения о том, что приобретение Крыма будет подрывать российскую экономику и за него придется платить в прямом смысле слова – из собственных кошельков, – разбивались о нараставшее чувство гордости за страну. Поскольку эйфория была все же не стопроцентной, вопрос о Крыме раскалывал вчерашних единомышленников, вносил раздор в семьи и дружеские компании. Вместе с таявшими протестными настроениями разваливалась и российская оппозиция – та ее конструкция, которая сформировалась во время протестов на Болотной и других митингов, в результате деятельности Координационного совета и пр. Оппозиционеры снова превращались в отщепенцев.

Монолит – значит монолит. Резкое обострение на украинском фронте, начавшееся, по сути, с декабря, привело к новой мобилизации. Единогласные голосования в парламенте стали нормой. Усилилась цензура: под давлением Кремля менялись редакции и редакционная политика в независимых СМИ, телеканал Дождь, добившийся общественного признания прямыми трансляциями с Болотной площади, выкинули из кабельных сетей. Несогласные с присоединением Крыма и с войной в Донбассе были объявлены пятой колонной. “Чужие среди нас” – плакат с таким текстом и портретом Немцова на переднем плане висел в центре Москвы на Новом Арбате уже в апреле. “Сейчас оппозиция занимает нишу, которую занимали диссиденты в советское время, – говорил в апреле Немцов. – Это очень тяжело, кстати, находиться в меньшинстве, когда большинство агрессивное, зомбированное, опьяненное таким грандиозным успехом, вставанием с колен, борьбой с нацпредателями и пр.” ¹¹.

Заключение Немцова в изолятор в конце февраля было предвестием новых времен. Суды по “болотному делу”, ставшие причиной его ареста, шли в течение всей зимы. Обвиняемые один за другим превращались в арестантов, и судебный каток, казалось, не собирается останавливаться. Чем дальше, тем острее стоял вопрос: кто следующий? Немцов проходил по делу свидетелем. В декабре он давал показания в суде: акция была мирной, настаивал он, массовых беспорядков не было, давку полиция организовала намеренно. 15 марта несколько десятков тысяч человек вышли на антивоенный марш в Москве. Немцов шел впереди, во главе колонны, поддерживая руками огромный баннер “Руки прочь от Украины!”. А накануне Константин Лебедев, тот самый завербованный спецслужбами провокатор, свидетельствовал в суде: стычки с полицией 6 мая на Болотной площади спровоцировали Немцов, Навальный и другие оппозиционеры, когда объявили сидячую забастовку. И теперь Немцов снова, как летом 2012-го, в любой момент мог превратиться в обвиняемого. Еще через пару дней через одного из знакомых журналистов до Немцова дошел слух: решение принято – он следующий.