Предшественница - [74]

– От ванной до лестницы всего несколько шагов. Он легко мог притащить ее туда и сбросить.

Я ни секунды не верю перегруженному предположению Саймона, но все равно не могу не признать, что жемчужина может оказаться уликой.

– Хорошо. Я свяжусь с Джеймсом Кларком – я знаю, что по средам он приезжает в город. Если хотите, приходите тоже. Услышите, как он опровергнет вашу гипотезу.

– Джейн… если хотите, я переберусь к вам на Фолгейт-стрит на несколько дней. – У меня, наверное, удивленный вид, поскольку он добавляет: – Я предлагал Эмме, но она не захотела, и я не стал давить. Вечно буду жалеть, что не проявил настойчивости. Будь я там тогда… – Его слова повисают в воздухе.

– Спасибо, Саймон. Но мы ведь даже не знаем наверняка, что Эмма была убита.

– Все улики до последней указывают на Монкфорда и ни на кого больше. Вы отказываетесь это признать по личным причинам. И мне кажется, нам обоим известно, по каким. – Его взгляд опускается на мой живот. Я краснею.

– А вами движут эмоции, вот вы и хотите, чтобы он был виновен, – парирую я. – И, для протокола, у нас с Эдвардом был короткий роман, только и всего. Мы больше не встречаемся.

Он улыбается, немного печально. – Понятное дело. Вы нарушили самое главное правило. Вспомните, что случилось с котенком.

Тогда: Эмма

Я все выщипала, выбрила, удалила и заголила. Наконец я надеваю жемчужное ожерелье; оно охватывает мое горло, словно пальцы возлюбленного. Мое сердце поет. Меня окатывают волны предвкушения.

До его прихода еще час. Я наливаю большой бокал вина и почти весь выпиваю. Потом, не снимая ожерелья, иду в ванную.

Снизу доносится какой-то звук. Опознать его трудно, но это может быть скрип ботинка. Я останавливаюсь.

Ау! Кто здесь?

Ответа нет. Я беру полотенце и выхожу к лестнице. Эдвард?

Тишина тянется, плотная и какая-то осмысленная. Волосы у меня на затылке шевелятся. Ау! снова говорю я.

На цыпочках я спускаюсь до середины лестницы. Оттуда виден каждый угол дома. Никого нет.

Разве что кто-то стоит прямо подо мной, скрытый каменными плитами. Я разворачиваюсь и медленно иду обратно, вглядываясь в щели между ними.

Никого.

Затем я слышу другой звук, вроде храпа. Он, кажется, доносится сверху. Но, подняв голову, я различаю писк, очень высокий, такой частоты, что человеческому уху он едва слышен. Он делается все громче, как будто пищит комар. Я зажимаю уши руками, но звук проникает мне прямо в голову.

Под потолком лопается лампочка, стекло разлетается и звякает по полу. Звук прекращается. Что-то отказало в технической системе дома. В гостиной перезагружается мой ноутбук. Свет в доме медленно гаснет и загорается снова. На экране ноутбука открывается домашняя страница «Домоправителя». Дом словно перезапустился.

Что бы это ни был за сбой, он миновал. И здесь никого нет. Я поднимаюсь обратно в ванную.

Сейчас: Джейн

– Поразительно, – говорит Джеймс Кларк, глядя то на ожерелье, то на жемчужину. – Просто поразительно.

– Мы пока не поняли, что это значит, – говорю я. Саймон зыркает на меня, и я добавляю: – То есть мнения разделились. Саймон думает, что это может быть доказательством убийства Эммы Эдвардом. А я не понимаю, как это может сказаться на чем бы то ни было.

– Я вам скажу, на чем это может сказаться, – задумчиво говорит отставной полицейский. – На версии с Деоном Нельсоном. Будь там жемчужное ожерелье, порванное или нет, он бы его не оставил. Он бы его украл, и в таком случае мистер Монкфорд не мог бы его починить и подарить вам. Вот моя гипотеза, навскидку.

– В ту нашу встречу, – говорит Саймон, – после допроса, вы сказали, что у Монкфорда было алиби.

– Да. Ну, что-то вроде алиби. Если честно, я сразу понял, что вы так просто не отступитесь. А когда полугодовое следствие кое-как закончилось, меньше всего на свете мы хотели, чтобы сокрушенный горем бывший оспорил вердикт коронера. Поэтому, наверное, я говорил увереннее, чем следовало бы. Мистер Монкфорд показал, что в день смерти Эммы был на стройке в Корнуолле. Его видели в гостинице утром и еще раз – ранним вечером. Ничто не указывало на то, что он в течение дня возвращался в Лондон, поэтому мы склонились к тому, чтобы ему поверить.

Саймон смотрит на него. – Но ведь тогда получается, что он мог это сделать.

– Миллион человек мог это сделать, – мягко говорит Кларк. – Нам этого недостаточно. Нам нужны признаки того, что кто-то это сделал.

– Монкфорд сумасшедший, – горячо говорит Саймон. – Господи, да вы на его дома посмотрите! Он сумасшедший перфекционист, и если ему кажется, что что-то не вполне хорошо, то он этого так не оставляет. Он уничтожает это и начинает заново. Эмме он однажды так и заявил: «Эти отношения будут длиться до тех пор, пока будут идеальными». Кому в голову придет такое сказать?

В ответ Кларк терпеливо объясняет Саймону, что любительская психология и работа полиции – две совершенно разные вещи. Я, правда, почти не слушаю.

Эдвард и мне говорил то же самое, осознаю я, практически слово в слово. Это идеально… Некоторые из самых совершенных моих отношений длились не больше недели… Зная, что ты с человеком ненадолго, начинаешь больше его ценить