Предисловие к жизни - [21]

Дронов, Курдюмов и Выкин делают вид, будто они сильно увлеклись разговором, связанным с ларичевским предложением. Но они, во всяком случае Курдюмов и Дронов, безусловно одобряют нагоняй Пряхина. Что касается Бориса, он не сводит глаз с главного химика и ловит каждое его слово, его губы даже повторяют: «Вы, именно вы ответьте…»

— Может быть, сомнение у вас есть какое-нибудь? — упорно не отстает Пряхин. — Вы же руководитель цеха, мы обязаны спросить. Не скрывайте от нас драгоценных соображений.

— Поток воды, возможно, будет уносить эфи’, — высказывается Дерягин.

Борису хочется возразить, но вместо него это делает разгоряченный Пряхин:

— Ни черта не будет уносить! Подачу воды можно легко регулировать. А еще что?

Дерягин пожимает плечами.

— Такие змеевики, или спирали, надо установить повсюду, — обращается Пряхин уже к тебе. — Всюду, где есть промывка тяжелых и не смешивающихся с водой жидкостей.

— В цеху салола, например, — подсказывает Выкин.

— Вот-вот! Пиши заявление в бриз, он зарегистрирует. Патент не даст, а премию не пожалеет, он добрый. Пиши, пиши…

Пряхинское обращение на «ты» звучит лаской. Ты не успеваешь поблагодарить — Пряхин уже уходит, взмахивая локтями. Дерягин степенно удаляется, забыв впервые ткнуть пальцем в какую-нибудь неполадку.

— Жду, — улыбается тебе Выкин. — Я авансом зарегистрирую: «Ларичев Борис — усовершенствование промывки тяжелых и несмешивающихся жидкостей».

Ты останешься с Дроновым и Курдюмовым. Они смеются. Не зная, чему они смеются, ты тоже вдруг взрываешься нервным смехом. Курдюмов железно хватает тебя за руки.

— Не знаешь, куда идти за правдой, комсомолец? — журит он. — Или я тебе не нравлюсь? Иди тогда к Михалычу, он симпатичный и в завкоме весит не фунт изюму, а килограмма четыре. Ладно, что твои товарищи знают дорогу в ячейку, — пропало бы великое изобретение.

— Отпусти! — просишь ты: больно рукам, у Коли огромная силища.

— Не отпущу, — говорит он и отпускает руки. — Не отпущу, никогда не отпущу, я ведь твое самое главное начальство. Вот принимай установку, будешь писать в бриз, упомяни: в фонд годовщины Октября. Понял, нет?

Курдюмов торопится к автоклавам, они с Дроновым договариваются нажать на механиков. Они костят механиков почем зря. Механики и особенно дылда Асеев способны тянуть, волынить и мурыжить любую рационализацию, недаром бриз без конца жалуется и стонет. Нельзя допустить, чтобы ларичевскую штуку они замариновали, принципиально важно оборудовать промыватель к Октябрю.

Ты потерял время и стараешься его восполнить. Появляется Ваня: ты так и знал, что он придет, не утерпит, звонарь. Ваня объясняет:

— В смену заступать рано, приходил в ячейку и зашел навестить. Как, Борь, делишки?

— А кто у нас главный звонарь? — спрашиваешь ты и воинственно заворачиваешь рукава жесткой спецовки.

— Тебе плохо от звонаря? — усмехается Ваня и принимает вызов, аккуратно снимает и пристраивает в относительно чистое место свою неуклюжую серую куртку. Сейчас хорошо видно, какой он поджарый, Ваня, какой тонкий в талии и широкий в плечах. — По-твоему, не звонить, то есть не бороться с гнусной сволочью? Однако я парень честный и чужой заслугой хвастаться не буду. Опоздал, понимаешь? Одна боевая девочка не стерпела обиды над этим замечательным Борькой Ларичевым.

— Лена? — Ты поражен.

— Может быть, она. Девочек, очарованных этим замечательным Борькой Ларичевым, множество, толпы. Скажи лучше, изобретатель: чем кончился громадный спор?

— Одобрили вроде. Пряхин тоже сказал: барбатьер.

— Пес с ним, пусть называют хоть горшком. Или тебе и название не нравится?

Ваня улучил минуту и кинулся на тебя, вы начинаете возиться и кряхтеть посредине цеха. Всю жизнь вы возитесь, начиная с первого знакомства в первом классе. За возней вас застает механик Асеев, длинный-предлинный дядя, которого все на заводе зовут пожарной лестницей. Он всегда спешит, всегда задыхается от спешки.

— Балуетесь, малыши? — без улыбки спрашивает механик. — Давай чертеж, Ларичев.

— Нету, порвал чертеж. Новый пока не начертил.

— Я так и знал, у самих не готово, а погоняют уже. Пряхин дал грязный листочек с каракулями. Всегда так: делай быстро и обязательно без чертежей, по словам и по каракулям. Рисуй при мне, сейчас.

— Не могу сейчас, у меня цех на руках.

— Не хвастайся, у меня целая мастерская на руках и вагон дел. Медник освободился, мог бы заняться твоей чертовщиной. Не хочешь — не надо, потом пожалеешь.

— Он сейчас займется! — вступился Ваня и толкнул тебя: — Иди с ним, а я останусь в цехе.

7

Аркашка Фиалковский был известен среди школьных ребят и их родителей не одним музыкальным талантом. Не меньшую известность он приобрел как «мальчик, который не любит гулять». Аркашка мог часами бренчать на пианино, мог слоняться без дела из угла в угол или, на худой конец, даже читать книжки. Его невозможно было упросить, уговорить либо заставить просто так выйти на улицу.

— Арочка, ты совсем зеленый, иди на часок, подыши воздухом, — умоляла мать. — Ты живешь совсем без кислорода.

Она сердилась, плакала, много раз пыталась его подкупить обещанием подарка или денег («Иди на Сретенку и купи ирисок»), часто из-за этого ссорилась с мужем («Ты же мужчина, повлияй на ребенка, покричи на него, он же погубит свое здоровье!») — ничего не помогало.