Предел прочности. Книга первая - [17]

- Спокойно, молодой человек, старайтесь как можно меньше двигаться. Скоро вам станет значительно легче.

Луи… док Луи… пожилой азиат. В голове возник образ огромной машины с клыкастой пастью, в зев которой меня запихивала толпа грустных ассистентов.

- В своей практике я не сталкивался с подобными случаями, однако господин Малкович подробно описывал моменты отторжения подсознанием его метода. Ничего страшного не произошло, просто потребовалось больше времени.

Я почувствовал шершавую ладонь старика на лбу.

- Ну вот, - произнес он удовлетворенно: - температура спала, а головные боли скоро пройдут. Все хорошо, молодой человек.

- А как же язык? - возмутился я, заметив, что Луи собрался уходить.

- Язык? – и без того узкие глаза доктора превратились в две щелочки, собрав вокруг паутинку морщин. – А собственно, на каком языке мы с вами разговариваем, молодой человек?

Оставив меня в полном недоумении, доктор покинул комнату. Но долго в одиночестве находиться не пришлось. На смену пожилому азиату пришел свежий и выспавшийся Хорхе.

- Как дела? – с ходу поинтересовался наставник.

- Да как-то странно, - медленно произнес я, пробуя на вкус слова, новые и одновременно такие знакомые. Словно припоминал хронологию давно забытого события, урывками вытаскивая его из тумана небытия.

Хорхе одобряюще улыбнулся:

- Скоро пройдет.

- Спасибо, - сказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать. Мои мысли метались загнанным зверем, пытаясь отыскать аналог произнесенного слова на родном языке. Не хватало еще забыть русскую речь, после отторжения подсознанием метода неизвестного Малковича. И учи потом великий и могучий, который хоть и имел всего три формы времени, по ощущениям был куда сложнее английского.

Спасибо, благодарю, премного благодарен, вы очень любезны, мерси. Я внутренне выдохнул с облегчением. Синонимы благодарности обнаружились, а вместе с ними и другие знания по русскому языку.

- Готов к занятиям?

- Готов, - отрапортовал я и добавил: - хорошо, что есть парочка дней в запасе.

Улыбка на лице Хорхе осталась, а вот глаза его в один миг стали серьезными.

- Луи, старый шельмец, - пробормотал наставник, и чуть громче, пояснил: – операция заняла больше времени, чем планировалось.

- Больше, это сколько?

- С учетом восстановительных процедур два дня. Поэтому занятия твои начинаются через три часа. Ну, так как, готов к бою курсант или дать отлежаться денек?

- Нормально… Схожу.

Хорхе одобрительно кивнул и, пожелав скорейшего выздоровления, покинул комнату.

Два дня… два дня. Это сколько же времени прошло в моем родном мире? Так, спокойно, Петруха, все расчеты сейчас сделаем. Если верить прочитанным талмудам, один час в моем мире равен пятидесяти трем здешним. Прошло двое суток, то бишь сорок восемь часов. Это что же получается… Получается, что родной дом я покинул час назад? Или даже меньше того?

Побыть потрясенным в полном одиночестве мне не дали.

Дверь открылась и в комнату вошел сосредоточенный парень. Увидев меня, он на мгновенье замешкался, но тут же оправившись, представился:

- Николас Вейзер.

- Петр Воронов. Мы соседи?

Он кивнул и направился к окну, показывая всем своим видом отсутствие интереса к дальнейшей беседе. Ну и ладно, мы люди простые, напрашиваться не будем.

Николас был обычным белобрысым парнем с ничем непримечательной наружностью. Таких сотни ходит по улицам городов моего мира, в джинсах или трениках, с папиросой в зубах или без оной, с серебряной цепочкой на шее или сережкой в ухе. Мой же сосед был облачен в безликий темно-серый костюм делового человека, одного лишь галстука не хватало для полного комплекта.

Сосед аккуратно повесил пиджак на стул и, сцепив руки за головой, вытянулся на кровати. При этом туфли не снял, а ноги закинул на спинку кровати, показывая всем своим видом крутость нрава и лихость характера.

Мало того, что в обувке на постель улегся, так еще рубаху помнет. Мамка бы меня за такие выкрутасы полотенцем по шее, а этому хоть бы хны, лежит и нисколечко не беспокоится о складках на одежде. Вот оно, иномирье, с чуждой культурой поведения.

Я поднял глаза и обомлел – над койкой соседа висел фотография, раза в полтора больше моего плаката с видами на Волгу. В самом снимке не было ничего плохого: Вейзер с подружкой обнимались, позируя на фоне голубого неба. Вполне себе стандартный набор для влюбленной парочки, разве что… Как бы это сказать помягче… Общее впечатление от картины портила ярко-красная губная помада, подведенные синим глаза и неестественно яркий румянец на впалых щечках. Разумеется, я видел макияж куда хуже, но не на парнях же. Да-да, алые губы, румяны и выделенные карандашом глаза – были у моего нового соседа. По сравнению с ним мейк-ап девушки выглядел куда как скромнее. Сразу вспомнились уроки по биологии, согласно которым в животном мире мужские особи выглядели ярче своих партнерш. Этакая безликая самочка на фоне ярко выраженного альфа-самца.

Возможно, шестимирье не только ушло семимильными шагами в сторону технического прогресса, но и сделало реверанс природе матушке. Оставалось только понять, насколько глубокий. Перед глазами всплыла картинка из раннего детства, где одна из дворняг дергалась на другой, следуя непреложному закону основного инстинкта. А ведь эти кобели долго и упорно ухаживали за одной самочкой – овчаркой Ларой из третьего подъезда. И тут такая оказия.