Предчувствие - [39]

Что ж, мы обязаны сказать несколько слов о Скунском. Да, именно такой фамилией камень судьбы одарит респектабельного господина. Попробуйте отгадать, какая кличка закрепится за мальчонкой уже в первых классах школы, если не раньше. Едва ли придется долго размышлять. Вы правы: Скунс. Коротко, хлестко и бессердечно. (Тут, правда, скажется и одна непритязательная привычка карапуза, но не будем вдаваться в лишние подробности.) Вот и верь теперь басням отца (Шалвы Георгиевича, царствие ему небесное) о восхождении рода Скунских к библейским патриархам, Рамзесу Второму и шотландским монархам. Что поделаешь, школьники горазды на глупые, жестокие выходки. Тупые неучи. Но Скунс отплатит им тем же. Не будем впадать в преувеличения, но, возможно, именно эта унизительная кличка и научит парня непоколебимости. Уже в самом раннем возрасте (должно быть, в подготовительной группе детского садика) он на своем дошкольном языке поклянется, что однажды оставит однокашников далеко позади, втопчет их в грязь, смешает с пеплом. Остерегайтесь столь незаурядной злопамятности! Берегитесь, если выяснится, что и вы однокашник Скунского! Бойтесь изуверской, но заслуженной кары! Не гневи олимпийца ропотом, молись ему шепотом!

Да, Гоша сделает нешуточную карьеру. Откуда-то в нем обнаружится эта хватка, эта решительность, эта лихость, эта прыть, эта сноровка, эта удаль – от отца ли, от матери, не возьмемся судить. Но к тридцати годам Скунс уже возглавит крупнейшее агентство недвижимости, подъемные краны его компании застроят едва ли не весь мегаполис, у него появятся собственные фонды (самый авторитетный и крупный из них – «Единодушие»), толпы подчиненных и завистники, конечно, куда без них, этих подлых клещей на толстом теле мамонта. Внушительная коллекция живописи, роскошные виллы с видами на горы и морские заливы, несколько шикарных автомобилей, акустическая комната с прецизионной аудиосистемой, элегантные перстни, лучшие повара и парикмахеры, изящные безделушки вроде золотых часов на цепочке или телевизора, встроенного в огромное зеркало прихожей. Тщедушный мальчуган превратится в круглолицего босса, чье массивное пузо способно будет дать фору полковнику полиции (никак не меньшую, чем его ежемесячный оклад). Удачник, правда, так и не женится, но куда торопиться (согласитесь, надо найти предназначенную судьбой спутницу жизни – так сказать, хранительницу очага, а кругом пока будут скакать лишь ушлые вертихвостки, зарящиеся вовсе не на его доброе сердце, а на миллионные депозитарии). Одним словом, у его копыт весь мир, но, как легко догадаться, вселенная эта больше напомнит душную пустыню. Гошу съедят одиночество и неудовлетворенность.

На свою беду он еще и начнет писать стихи. Конечно, работа будет сильно мешать вдохновению. Но Скунского, напомним, не оставит врожденная настойчивость плюс первоклассные словари рифм под рукой, поэтому дело мало-помалу будет сдвигаться с места. Мало того что накропает целую тетрадку (сорок восемь листов, шутка ли) смехотворных виршей, так еще и захочет издать их, отыскать дорогу к тоскующему по звонким ямбам читателю. Причем не где-нибудь, а в издании, признанном профессионалами. Нехитрые поиски наведут его на «Гуманитарную прагматику». Дальше – больше: инкогнито он станет посещать литературные вечера! Слиться с поэтической массой, конечно, не удастся, Георгия быстро выдадут чрезмерно начищенные туфли и рубашка, стоящая столько, сколько любому литературному критику не заработать и за квартал. Но еще больше внимания обратит на себя бугай-телохранитель с прямоугольной головой, вечно сидящий неподалеку и упрямо делающий вид, что со Скунским они незнакомы, а цель его визита в литературное кафе – очередной стакан безалкогольного мохито (вот вам пример форменной тупости). Но зато Гоша познакомится с настоящими писателями, вникнет в их тяжкое житье-бытье. Как ни странно, он испытает симпатию и (с ума сойти) даже некоторую зависть к этим дохлякам. Скажи мы это кому-нибудь из его коллег по работе, так они решат, что бедняга весьма близок к тому, чтобы рехнуться. А он будет, давясь мерзким портвейном, почти рыдать, слушая художественный бубнеж, раздающийся со сцены. Вот она – жизнь! Вот она – правда! Вот она – подлинная страсть, готовность к страданию! Вот она – отрубленная голова на алтаре искусства! Вот оно – сердце, вырванное из груди! Раз за разом, когда Георгий Шалвович будет садиться в новенький «порше», его все меньше станут одолевать сомнения, надо ли проводить еще один вечер рядом с теми, кого его шофер ежедневно и не без удовольствия готов обдать грязью, выбирая лужи поближе к тротуару. Нет же, вот они, его настоящие братья, и он возлюбит их немытые, помятые, рябые лица! В конце концов, Георгий уже на целых два года старше Христа, нечего малодушничать.

В общем, олигарх будет несказанно рад, когда Шакуршинов, как побитый, но не лишенный проворства кот, приползет к нему клянчить деньги для журнала (а это, как вы без труда поймете, произойдет почти сразу после их знакомства). Таким образом, путь к публикации откроется сам собой, и в роли просителя окажется отнюдь не он – скромный поэт, а они – всемогущие издатели. Но в то же время этот пухлый критик (кстати говоря, и сам пописывающий стихи) вызовет у бизнесмена неподдельную симпатию. Да, несмотря на то что внешний вид Стрекуло (длинные волосы, шляпа из соломы) будет больше соотноситься в голове миллионера с образом литератора, прощелыгу Шакуршинова он встретит не менее радушным рукопожатием, переходящим в поистине братские объятия. У Евгения, когда-то недоучившего французский, натурально потекут слюни при виде галлимаровского собрания Малларме, и, конечно, он безо всяких возражений согласится публиковать в «Гуманитарной прагматике» сколько угодно стишат Скунского – до тех самых пор, пока муза совсем не прекратит посещать библиотеку толстосума (и даже в течение нескольких лет после этого). Какие тут смогут быть возражения?