Предатели - [23]

Доктор сглатывает и нервно теребит узкий край ворота рубашки.

Расстегивает пару верхних пуговиц.

— Мне все равно, что он со мной сделает, — пожимаю плечами. Это правда. У меня не самая радужная перспектива: либо я переиграю всех их, либо Островский просто от меня избавится. Нет никакого третьего варианта, нет никакой альтернативы между жизнью и смертью. Но если уж и выбирать жизнь, то не в бегах и вечном страхе. — А вот что он сделает с вами… Как думаете, доктор?

— Что вы от меня хотите? — с подчеркнутым ударением спрашивает он.

— Очень мало. Вы зря так сильно потеете. — Еще одна услышанная где-то фраза, которая кажется уместной и хорошо оттеняет мой наигранный образ. Расстегиваю сумку и небрежно кладу на стол одно из колец, купленных Островским у той девки, которую он трахает уже который день. — Не советую сдавать его в ломбард, но здесь отличные бриллианты, по одному можно продать очень хорошо. Но имейте ввиду, дорогой доктор: как только вы возьмете его, у вас, как и у меня, уже не будет возможности отступить.

Он думает совсем недолго.

Гораздо меньше, чем мне казалось.

И в этом вся суть продажных трусов: они сначала продажные, а уже потом трусы.

— Какой у нас план, Анфиса Алексеевна? — спрашивает, пряча кольцо в карман брюк.

Я улыбаюсь.

— Очень простой, доктор. Вы скажете моему мужу, что я уже беременна.

Доктор даже не удивляется.

Но я на что-то такое и рассчитывала: когда работаешь с людьми, чьи состояния исчисляются миллиардами, приходится видеть всякое. Наверняка я не первая женщина, которая заходит в этот кабинет с просьбой сказать мужчине, что она «залетела».

Только у нас с доктором совсем другая ситуация: это вранье мне необходимо не для того, чтобы женить на себе богатого холостяка.

Это единственная возможность выжить, чтобы начать играть по правилам жестокого мира.

И хорошо бы, чтобы к концу игры во мне осталось хотя бы что-то человеческое.

— Анфиса Алексеевна, если вы думаете, что Островский не захочет сделать тест на отцовство… — начинает доктор, но я жестом останавливаю его.

— Конечно, я знаю, что он захочет сделать тест. Доктор, прежде чем мы пойдем дальше, давайте договоримся: вы делаете только то, что я вам говорю. Ничего не спрашиваете и не суете нос в мои дела.

Я даже не сомневалась, что каждого из своих детей Островский проверяет на отцовство. Мой не стал бы исключением, даже если бы я сидела на цепи и не выходила за пределы комнаты.

— Лаборатория не будет подделывать тест, — все никак не угомонится этот «чистюля» в белом халате.

— Доктор, вы не услышали, что я сказала? — Немного подаюсь вперед. — От вас необходимо делать лишь то, что я скажу и держать рот на замке.

Мне не нравится эта роль.

Она чужда мне, как третья нога или шестой палец. Быть такой «настолько» не мое, что я начинаю ненавидеть эту женщину в кресле, потому что она собирается сделать много мерзких и гадких вещей.

Но. Кто я такая, чтобы ее осуждать?

— Хорошо, Анфиса Алексеевна, — соглашается доктор, достает носовой платок и промокает пот над верхней губой.

Я снова сажусь ровно.

Не могу позволить себе расслабиться ни на минуту, потому что шкура «корыстной стервы» сидит на мне очень плохо. Одно лишнее движение — и она лопнет по швам.

— Вы скажете моему мужу, что брали у меня анализы, чтобы исключить вероятность ложного теста на раннем сроке. Вам виднее, ка это оформить в красивые и правдивые слова. Будьте убедительны — это в ваших же интересах. Вы скажете ему, что судя по анализу крови, я беременна около недели. И не забудьте сказать про мою повышенную фертильность.

Доктор кивает и снова промокает пот салфеткой.

Надо же, какая метаморфоза.

А вчера сидел в этом же кресле с видом демиурга и его даже не мучила совесть, что своими словами он ломает жизнь ни в чем не виновной женщины. Ему было все равно, через сколько унижений я пройду, что буду вынуждена сделать со своим здоровьем ради того, чтобы родить наследника одному больному ублюдку. А если бы «холостые выстрелы» Островского не попали в цель, меня бы просто списали как отработанный материал.

— В таком случае, доктор, — киваю на лежащий на его столе телефон, — наберите моего мужа и порадуйте его хорошими новостями. Только, пожалуйста, включите громкую связь.

Глава 18: Анфиса

Прежде чем уйти из больницы, я поднимаюсь на третий этаж, где лежат женщины, проходящие терапию перед подготовкой к ЭКО, нахожу аптеку и покупаю пару тестов на овуляцию.

Они мне пригодятся.

На улице уже вечереет.

Голова немного кружится от резкого морозного воздуха, который словно вливают мне в легкие.

На первом этапе все прошло хорошо.

Островский говорил сдержано, но пару раз переспросил, насколько все точно.

Потом поблагодарил.

И между двумя этими этапами его голос изменился. Стал… Мне тяжело подобрать правильное слово, но именно так звучала бы фраза: «я охеренный самец!» если бы ее моно было заключить в один единственный оттенок голоса.

Как говорил Аль Пачино в одной из своих ролей: «Тщеславие — мой самый любимый грех».

Ни один мужчина, даже если он богатый ублюдок, не откажется от роли альфа-самца.

Тем более тот, который на самом деле не альфа.