Предания нашей улицы - [103]

— Я пришел выразить тебе соболезнование.

— Это ты убил его, — резко сказала женщина. — К чему нам имение?! Это ты хочешь завладеть им.

Как можно мягче Касем сказал:

— Успокойся, преступники ответят за это. Мы всегда готовы прийти тебе на помощь, а твой муж будет отомщен!

Женщина взглянула на него исподлобья, затем повернулась и вышла. Из соседней комнаты снова послышались плач и причитания. Касем покинул дом огорченный и задумчивый.

Следующим утром Саварис сидел у входа в кофейню Дунгуля, с вызывающим видом глядя на прохожих. Люди здоровались с ним с преувеличенной любезностью, скрывая свой гнев. Они избегали также выражать при нем соболезнование родственникам убитого, предпочитая отсиживаться в лавках или сгибаться, пряча лицо, над ручными тележками.

После восхода солнца из дома вынесли похоронные носилки, которые сопровождали лишь близкие родственники убитого. Но среди них был и Касем, который шел, не обращая внимания на испепеляющие взгляды футуввы. Зять убитого, рассерженный участием Касема в похоронах, резко сказал ему:

— Сначала ты убиваешь, а потом приходишь хоронить! Касем, стиснув зубы, промолчал. Другой родственник грубо спросил:

— Ты зачем явился?

Тогда Касем решительно сказал:

— Я не убийца, да упокоит Аллах душу Шаабана. Он был смельчаком. Вам далеко до него. Ведь вы знаете настоящего убийцу, а срываете зло на мне.

Большинство шедших за похоронными носилками хранили молчание. Женщины следовали за мужчинами, босые и одетые во все черное. Они посыпали головы пылью и били себя по щекам. Похоронная процессия прошла по Гамалийе к Баб ан-Наср.

Когда церемония погребения завершилась, все разошлись, и на кладбище остался один Касем. Он нарочно замедлил шаги и отстал от остальных, а затем вернулся к могиле. Там его уже ждали друзья. Глаза Касема наполнились слезами. Многие юноши тоже плакали. Наконец, вытерев лицо рукавом галабеи, Касем сказал:

— Кто хочет покоя и безопасности, пусть уйдет!

— Если бы мы хотели этого, ты не нашел бы нас здесь, — откликнулся Хамруш.

А Касем, опершись о надгробный камень, проговорил:

— Горько думать, что его нет с нами. Он был решительным и смелым. Его предательски убили, это для нас тяжкая утрата!

— Его убил вероломный футувва! — сказал Садек. — Но кто-нибудь из нас все же доживет до того дня, когда найдет свою смерть последний футувва на нашей улице.

— Но мы не должны стать жертвами вероломства и погибнуть, как погиб наш товарищ. Давайте думать о завтрашнем дне и о том, как нам добиться победы! — призвал друзей Хамруш. — И как нам встречаться, чтобы договариваться о наших делах.

— Сидя в заточении в собственном доме, я имел время поразмыслить над этим, — снова взял слово Касем. — И пришел к выводу хоть и нелегкому, но единственно правильному. Вам надо уйти с улицы. И пусть каждый сам придумает, как ему это сделать. Мы поступим так, как давным-давно поступил Габаль и совсем недавно — муаллим Яхья. А собрания нашего клуба мы будем проводить где-нибудь в надежном месте в пустыне, чтобы укрепить наши силы и умножить наши ряды.

— Правильно! — одобрил Садек.

А Касем продолжал:

— Избавить улицу от власти футувв мы сможем только с помощью силы. И заветы владельца имения мы осуществим только силой. Справедливость, милосердие и мир на улице воцарятся лишь благодаря силе. Но наша сила впервые будет справедливой, а не притесняющей силой.

Мужчины слушали Касема с жадным вниманием, не сводя глаз с него и с могилы за его спиной, и им казалось, что Шаабан тоже слушает его слова и одобряет их. Аграма взволнованно произнес:

— Да, такие дела решаются силой, но силой справедливой. Шаабан шел к тебе, Касем, когда дорогу ему преградил Саварис, а если бы мы были рядом с ним, футувва натолкнулся бы на непреодолимую силу. Да будут прокляты страх и разобщенность!

Впервые за все время Касем облегченно вздохнул и с удовлетворением сказал:

— Наш дед возложил на нас свои надежды. Он верит в то, что среди его потомков есть люди, на которых можно положиться!

80

Касем вернулся домой среди ночи, но Камар ждала его и еще не ложилась. Последнее время она была более, чем всегда, заботлива и нежна с ним. Касему было неловко, что жена не спит из-за него до такого позднего часа. Он заметил, что глаза ее покраснели от слез и взгляд их потускнел.

— Ты плакала? — спросил он участливо.

Камар не ответила, сделав вид, что поглощена приготовлением ему стакана теплого молока.

— Смерть Шаабана потрясла всех нас, — промолвил Касем. — Да упокоит Аллах его душу!

— Сначала я оплакивала Шаабана, — заговорила наконец Камар. — А потом стала плакать каждый раз, вспоминая, как Саварис напал на тебя, как он засыпал землей твою голову и лицо. Ты не заслужил подобного обращения.

— Разве можно сравнить это с тем, что постигло Шаабана?!

Камар подала мужу стакан молока и, садясь рядом с ним, тихо сказала:

— Мне так неприятно слушать то, что о тебе говорят на улице.

Он усмехнулся, желая показать, что его это не трогает, и поднес стакан ко рту.

— Гулта убедил род Габаль, — продолжала Камар, — что ты хочешь сам управлять имением и забирать себе весь доход. Хаджадж рассказывает то же самое в квартале Рифаа. Они утверждают, что своим поведением ты чернишь память Габаля и Рифаа.