Предѣлъ Скорби. Китайскіе Разсказы. Хайлакъ - [76]

– Брось ты эти глупости, и будемъ жить „по-человѣчески“ – казалъ Костя, взявъ въ руки ложку – Ты еще не знаешь, какой я веселый… На всѣ руки мастеръ, что называется… и плясать, и пѣть, и въ карты… Въ рудникахъ меня всѣ любили. Эхъ, и весело же тамъ! Пить-то и ты вѣдь должно быть любишь! Водки тамъ много. А пѣсни какія! Хочешь, я тебѣ спою одну? Самую лучшую – забывъ о полной ложкѣ, которую онъ держалъ въ рукѣ, хайлакъ затянулъ:

„Вновь Ланцовъ бѣжать задумалъ,

Колокольчикъ зазвенѣлъ…“

. . . .

– Чего жъ ты, дуракъ, не слушаешь?! – Крикнулъ онъ, обращаясь къ Хабджію, видя, что якутъ встаетъ изъ-за стола. Я съ ними, какъ „съ людьми“, а онъ!!.

Наступила минута глубокаго, непріятнаго молчанія.

– Ну, ну, не бойтесь – казалъ Костя. Я добрый… ей Богу, добрый – сталъ быстро, молча, перебирать свой скарбъ… – Вотъ, на! Возьми. Я добрый, только забылъ, что вы не можете меня понимать!.. да, вѣдь, и пѣсня, пѣсня-то хороша… Бери же – совалъ въ руку Керемесъ листокъ табаку. Но та отодвигалась, поднимая руки кверху, точно боялась дотронуться до подарка. Ея глаза вопросительно смотрѣли на мужа.

– Отчего бы не берешь? Я вѣдь ничего за, это съ тебя не требую! – прибавилъ Костя, прищуривая глазъ.

– Возьми! – приказалъ Хабджій, окончательно насупившись. Онъ сѣлъ, повернувшись спиной къ огню, и сталъ грѣться, часто сплевывая сквозь зубы.

Керемесъ удалилась въ тѣнь. На женской половинѣ иногда неясно мелькала ея рубашка, и тихо стучалъ ножъ, которымъ она рѣзала табакъ. Костя тоже затихъ и, сидя на лавкѣ, долго изподлобья смотрѣлъ на нихъ обоихъ; наконецъ, на его лицѣ появилась саркастическая улыбка, онъ отвернулся и плюнулъ…

––––

Тихо, однообразно проходили дни для жителей юрты Хабджія. Ежедневно утромъ, сейчасъ же послѣ завтрака, хозяинъ бралъ топоръ и шелъ на дворъ обтесывать балки для новой клѣти, которую онъ хотѣлъ выстроить тутъ же около дома. Керемесъ брала работу и тотчасъ же выходила изъ дому вслѣдъ за нимъ. Она садилась гдѣ-нибудь въ тѣни и шила. Костя оставался одинъ, вѣчно одинъ. Нѣкоторое время онъ бродилъ по окрестностямъ, заходилъ къ сосѣдямъ, но скоро ему это надоѣло; поэтому онъ пробовалъ чѣмъ-нибудь заняться. Онъ началъ ставить сѣти и капканы, но ничего не могъ поймать; впрочемъ, и ловить-то не нужно было, такъ какъ предусмотрительный Хабджій доставалъ рыбы и дичи, сколько требовалось. Поэтому Костя сидѣлъ дома, страшно много куря.

Керемесъ очень любила табакъ, но того, что она получала, ей никогда не хватало; поэтому она часто съ раздраженіемъ отгоняла отъ себя облака дыму, выпускаемаго Костей, а онъ, точно нарочно, постоянно садился гдѣ-нибудь около нея. Хайлакъ, правда, предлагалъ ей нѣсколько разъ табаку, но, получая всякій разъ въ отвѣтъ молчаніе, онъ пересталъ это дѣлать при мужѣ, а видѣться съ ней наединѣ ему почти никогда не удавалось.

– Скажи мнѣ! – спросилъ его разъ хозяинъ, когда Костя, по своему обыкновенію, сидѣлъ на завалинкѣ съ трубкой въ зубахъ, смотря, какъ якутъ работаетъ, – скажи мнѣ! Что, у васъ тамъ, на югѣ, есть якуты?

– Якуты? Зачѣмъ?

Хабджій прочелъ удивленіе въ глазахъ хайлака, вытеръ рукавомъ рубахи потъ со лба и, опершись на топорищѣ, пояснилъ:

– Ты говоришь, что тамъ у васъ много хлѣба, много коровъ и воловъ, много табуновъ лошадей; что тамъ есть большіе каменные города… широкія дороги… Кто же все это сдѣлалъ? Кто же тамъ у васъ работаетъ?.. Ты говоришь, что тамъ нѣтъ якутовъ!

Онъ вздохнулъ и протянулъ руку къ дымящейся трубкѣ Кости. Хайлакъ хотѣлъ дать ему ее, но по мѣрѣ того, какъ якутъ развивалъ свои разсужденія, рука Кости сокращалась, лицо заливалось волной густой, горячей крови, губы дрожали.

– Кто работаетъ? дураки работаютъ… И я пробовалъ работать!! – вдругъ крикнулъ онъ и спряталъ трубку за спину.

– Если не будутъ работать, то помрутъ! – возразилъ якутъ, оскорбленный отвѣтомъ хайлака и тѣмъ, что тотъ не далъ ему затянуться.

Костя вскочилъ.

– Помрутъ!! Пусть помираютъ… Изъ горла вырву!! Задушу! А жить буду, хочу жить!.. Пусть умираютъ – и онъ махнулъ по воздуху могучимъ кулакомъ. – Пусть помираютъ!.. я пробовалъ!..

Онъ толкнулъ ногою лежащій на дорогѣ обрубокъ и ушелъ, надвинувъ шапку на глаза.

– Шайтанъ! – шепнулъ поблѣднѣвшій якутъ, смотря вслѣдъ уходившему, и сплюнулъ сквозь зубы. Онъ сожалѣлъ, что началъ этотъ разговоръ. Собственно говоря, его велерѣчіе и краснорѣчіе сильно уменьшилось. Съ тѣхъ поръ, какъ хайлакъ сталъ отвѣчать тихимъ посвистываньемъ на увѣренія якута въ любви и на его совѣты поселиться гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ. Однако, у него осталось его столько, чтобы, начавъ разговоръ съ самаго отдаленнаго предмета, всегда сумѣть найти дорогу въ свой „Римъ“ и вывести въ концѣ концовъ заключеніе, что для Кости самое лучшее – какъ можно скорѣе удрать отъ него.

И дѣйствительно, иногда, а въ послѣднее время довольно часто, Костя убѣгалъ, но не дальше сосѣдняго лѣса; эти побѣги совершалъ онъ обыкновенно подъ вечеръ, когда надѣялся встрѣтить тамъ ищущую коровъ Керемесъ. Напрасно! Онъ до сихъ поръ не могъ ее поймать. Онъ, правда, видалъ ее нѣсколько разъ издали среди кустарника, но лишь только онъ пробовалъ итти за ней или приблизиться къ ней, она всегда исчезала, промелькнувъ въ кустахъ, быстрая, какъ испуганная лань. Наконецъ, онъ сталъ устраивать настоящія охотничьи облавы. Онъ угонялъ далеко въ лѣсъ коровъ, прятался въ кусты и лежалъ въ нихъ иногда по нѣскольку часовъ. Скотъ привыкъ къ нему и не убѣгалъ уже, задравъ хвосты, какъ прежде, когда онъ появился среди него въ первый разъ. Вскорѣ Костя зналъ прекрасно, какъ онъ пасется, зналъ всѣ тропинки въ лѣсу. Напрасно! Преслѣдуемая Керемесъ всегда убѣгала передъ нимъ, и онъ находилъ ее дома, преспокойно грѣвшейся у очага; тогда она просила обыкновенно Хабджія, чтобы тотъ пошелъ съ ней отыскать стадо, которое, должно быть, забрело слишкомъ далеко.