Предѣлъ Скорби. Китайскіе Разсказы. Хайлакъ - [47]

Дѣятельность все возрастала и къ сбору листьевъ чая прямо пріобрѣла лихорадочный характеръ. Въ воздухѣ стоялъ гулъ человѣческихъ голосовъ, стукъ орудій и скрипъ машинъ. Ми, жирный и важный, крикливо распоряжался среди полевыхъ рабочихъ, гдѣ вводились какіе-то новые порядки. Ѳома Ѳомичъ былъ имъ очень доволенъ. На самомъ заводѣ все шло напряженнымъ, но ровнымъ, изъ году въ годъ установленнымъ ходомъ. Стали подходить партіи чаю изъ окрестностей, и на рѣкѣ появились джонки съ грузами изъ дальнихъ провинцій. Торговые агенты и оптовые скупщики безсмѣнно засѣдали въ кабинетѣ Ѳомы Ѳомича, и большой серебряный чайникъ кипѣлъ тамъ неустанно. У насъ въ конторѣ валомъ валила работа: отмѣчались покупки, заносились въ книги, подсчитывались и составлялись описи приготовленнымъ къ отправкѣ караванамъ. Толпы грузильщиковъ приносили и уносили въ городъ на пристань товаръ, укупоренный въ кубическіе цибики. Чай, чай… вездѣ чай и душистый чайный запахъ! Ирландецъ пробирщикъ, принужденный выпивать ежедневно безсчетное число чашекъ этого чуднаго напитка, утратилъ совершенно обычную веселость и хмуро смотрѣлъ на всякаго приближающагося къ нему человѣка.

Впрочемъ, всѣ были не менѣе сильно заняты и раздражены. Тысяча дѣлъ, неожиданныхъ осложненій возникала на каждомъ шагу, и Ѳома Ѳомичъ, къ которому всѣ естественно обращались за разъясненіями, метался иногда, какъ угорѣлый, и подчасъ жестоко ругался…

– Всему есть предѣлъ… Всему!.. Жалованье всѣ вы получаете, а думать вамъ не хочется!.. Все я, да я… Всякій пустякъ… я!.. Да оставьте вы меня, наконецъ, въ покоѣ!!.

Мнѣ, какъ знающему хорошо по-китайски, было поручено вести скучнѣйшіе предварительные переговоры съ болѣе мелкими торговцами чаемъ. Вечеромъ я вмѣстѣ съ кассиромъ производилъ расчетъ наемнымъ рабочимъ. Простые рабочіе получали чрезвычайно мало – отъ 80 до 100 чохъ въ день, что составитъ на наши деньги отъ 8 до 10 копѣекъ. Но для этой мѣстности, особенно въ этотъ неурожайный годъ, это была хорошая плата, и рабочіе казались довольны. Мѣдныя круглыя или квадратныя бляшки съ государственнымъ штемпелемъ и дырой по серединѣ, изображаютъ китайскія деньги. Ихъ нанизывали мы на ремень связками въ 100 монетъ. Мѣста они занимали пропасть и тяжесть представляли огромную. Мы за годъ до сезона дѣлали ихъ большіе запасы, такъ какъ серебромъ разсчитывать рабочихъ не приходилось. Расчетъ былъ утомителенъ и особенно при сдѣльной платѣ вызывалъ массу разговоровъ и претензій.

Китаецъ охотно пользуется всякимъ случаемъ, чтобы поговорить, пошумѣть, и не нужно имъ въ этомъ отказывать. Но это занимаетъ чрезвычайно много времени.

Не знаю, по этому ли поводу или по другимъ причинамъ администрація стремилась перевести все на поденщину.

Китайцы не любятъ этой формы расчета, и у насъ въ самый разгаръ работъ возникли безпорядки. Сначала одиночки шумѣли и выражали неудовольствіе при расчетѣ, а затѣмъ взбунтовались крупныя артели полевыхъ рабочихъ. Они привалили толпой къ воротамъ заводской ограды еще до заката солнца и стали требовать управляющаго:

– Деньги… Расчетъ… Старый расчетъ… Прибавку… Дорого… Все дорого!!. – кричали они такъ, что слышно было въ конторѣ.

Ѳома Ѳомичъ позвалъ меня…

– Идите, успокойте ихъ и спросите ихъ, что имъ нужно… Пусть выберутъ депутатовъ для объясненій!..

Я не безъ нѣкотораго волненія вышелъ во дворъ, а оттуда къ воротамъ, оберегаемыхъ сторожами. Сейчасъ же окружила меня толпа желтолицыхъ, бѣдно одѣтыхъ, взволнованныхъ людей съ заскорузлыми руками. Запахъ чеснока, пота и китайскаго компоста непріятно обдалъ меня сразу.

– Пустите… Во дворъ!.. Самый старшій!.. Деньги!.. Поговорить!.. – гудѣла толпа.

– Назадъ! назадъ!.. отступи! – осаживали напиравшихъ заводскіе сторожа, размахивая палками.

– Деньги… Расчетъ… Не хотимъ Ми… Прочь Ми!.. Христіанская собака Ми!.. – продолжали кричать рабочіе.

Мнѣ съ трудомъ удалось растолковать имъ, что претензіи ихъ будутъ уважены, чтобы они выбрали для переговоровъ уполномоченныхъ и выслали ихъ въ контору.

– Пойдемъ всѣ или… пусть выйдетъ… самый старшій господинъ! – закричали мнѣ въ отвѣтъ.

– Не станете же вы говорить всѣ заразъ?!.

Рабочіе нѣкоторое время молчали.

– Правда! Но мы боимся!

– Нечего бояться! Я останусь здѣсь, а вы вышлите двоихъ для переговоровъ! Да гдѣ же Ми? Онъ не здѣсь ли?

– Ми дрянной!.. Ми убѣжалъ… Самый старшій господинъ хорошій!.. Ми давно обманываетъ насъ!.. Обсчитываетъ!.. – заговорили стоящіе въ первомъ ряду.

– Мы хотѣли Ми мало-мало повѣсить… Онъ хитрый, спрятался!.. – сказалъ дюжій парень и добродушно осклабился. Эта улыбка поразила меня; все это походило на какую-то странную, ужасную дѣтскую игру.

„Маленькое повѣшеніе“ была мучительная общеизвѣстная пытка. Жертву подвѣшивали такъ низко надъ землею, что она могла касаться ея только концами пальцевъ.

– Что же такое онъ сдѣлалъ, что вы такъ жестоко хотѣли его наказать? – спросилъ я, содрогаясь.

– Мы голодны… Годъ тяжелый… Все дорого… Онъ безъ мѣры обиралъ насъ. Онъ не только бралъ съ насъ деньги за наемъ, онъ заставлялъ насъ дѣлать больше, чѣмъ мы договорились, а деньги пряталъ себѣ… – толковали мнѣ выборные.