Праздник - [13]

- А я, что же, спорю?

На этот раз Лешка оставил кисти. Желток стоял рядом - ногой достать можно. Но Лариска? Все ее банки и склянки... Лешка порылся в кармане, достал сигарету.

- Говно ты. Желток, - вместе с дымом выдохнул Лешка. - И ты, Пашка, говно. И этот ваш третий холуй, что на улице топчется.

- А если рожу намылим?! - набычился Пашка.

- В штаны три раза наложите, - снова глотнул дыму Лека. - Если бы в темном углу... А тут, при свидетелях, в самовольной отлучке. Завтра же с холуйских должностей послетаете.

- А ну-ка! - двинулся было Пашка, но Женька его придержал.

- Не надо, Пашок! Не связывайся!

- Так-то, подонки, - бросил окурок Лешка.

- Может, пошли? - продолжал мельтишить Женька.

- А водку ты взял?

- В другой магазин заедем...

- Я в этом хочу!

Пашка вырвал рукав из женькиных пальцев и пошел за прилавок.

- Деньги - потом! - сказал он Ларисе.

И Лариса вдруг ожила - до этого как изваяние стояла, - оправила халатик на бедрах и тоже к прилавку шагнула... Но не так, не так! Лучше бы вовсе не двигалась!

- А с тобою еще потолкуем! - из дверей сказал Пашка. - И что видел нас здесь - только рот свой откроешь!

Заработал мотор и машина уехала.

Лешка вывел здоровенные цифры: "59" - а от точек, что натыкал по небу, протянул разноцветные полосы - салют обещанный.

- А ну ее! - бросил кисточку в банку. - Готово! Расплачивайся! Лариса все еще стояла за прилавком, где ее Пашка оставил.

- Только водку я не хочу. "Шампанское" и сухого бутылку.

Она сняла с полки "Рислинг", а за "Шампанским" сходила в подсобку.

- Это не для всех, - улыбнулась Лариса... Но улыбки не вышло, только губы чуть-чуть надломились.

Лешка сунул бутылки за пазуху и шагнул к двери...

- Постой! - позвала Лариса.

- Чего еще?!

И тут ее губы капризно надулись, словно воздух сдержать хотели. Но не сдержали:

- Не уходи. Побудь немного...

- Еще зачем? Без меня хватает!

- Хватает, - снова стиснула губы Лариса. И лицо ее сделалось жестким, даже угловатость какая-то появилась. Но изнутри распирало, и голос все же протиснулся. Острый, как спица. - Тоже мне, душевед выискался! - кольнула она этим голосом. - Да я тебе все наврала. Не учиться я в Киев ездила. Это мой лейтенантик заставил. Тоже, вот, в идеалы верит. А я его в грош не ценила. Ни до и ни после. Просто замуж хотела. Как нормальная баба. А чего не нашла - потом наверстала. Дурой совсем надо быть, чтоб смотреть, как годы уходят. И пока взглянуть есть на что - ничего, без тайны обходимся.

Но укол прошел мимо. Только обидно стало.

- Да и ты пришел - о том же подумал.

- Нет.

- Врешь! Сейчас, может, и думаешь, что не врешь. А в казарму вернешься - жалеть будешь.

- Может и буду. Тебе что за дело?

Он опять повернулся. Нет, теперь он точно уйдет... Но в дверях словно за руку дернули...

Лариса была другая. Словно за то мгновенье, что он на нее не смотрел, другого человека на ее место поставили. Стоит, навалившись ладонями на прилавок. Губы обмякли, ноздри воздух глотают. Глаза будто место на этом лице потеряли: какие-то зыбкие, ищут чего-то. И усталость в плечах мягко-мягко в руки втекает... - "Барменша из Фоли-Бержер, - подумал Лешка. Только зеркала за спиною нету. Да вместо мороженого - кильки на ржавом подносе. И еще янтарная капля - вот-вот на прилавок капнет..."

- Про тайну - это я зря, - сглотнула Лариса. - Про тайну ты хорошо говорил. Может и врал. А все равно, хорошо.

- Нет, не врал, - покачал головою Лешка, и бутылки предательски звякнули.

- Так почему же уходишь?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В столовой кормили празднично: лишний ломоть белого хлеба и зеленое яблоко. Жесткое, с мороза чуть влажное, оно чертовски вкусно хрустело.

- А Валерку на губу отвезли, - хрупая яблоком, сказал Лешка.

- Он же больной.

- А они и больного.

- Ему утром больничный выписывали.

- А ты у коновала спроси. Пусть расскажет.

Генка встал и посмотрел на соседний стол, где должен был сидеть Петька Кочев. Но место его пустовало.

- Знает, сволочь, чье мясо съел! - бросил огрызок Борька. - Надо в санчасть сходить.

- И что ты узнаешь? - покрутил черенок Майкл.

- А то и узнаю!

- Он тебя подальше пошлет.

- Пусть-ка попробует.

Но Майкл в санчасть не пошел:

- Дурачье! На рожон сами лезете. Валерка сорвался - вот и расхлебывает. В руках себя держать надо!

- А зачем держать? - разозлился Борька. - Чтобы им срать на тебя удобней было?!

- Тоже, герои! - осклабился Майкл. - Да здесь не себя показать - здесь выжить надо.

- Мы же гульнуть хотели? - попробовал помирить их Генка.

Но Борька махнул:

- А ну вас! - и зашагал мимо штаба.

- Борь! Я с тобой, - увязался Лешка.

Глупо, конечно. Ничего они не добьются. И все же в одном Борька прав: нельзя как бараны пинки принимать. Дело даже не в справедливости. Какая тут справедливость? Просто, чтобы себя человеком чувствовать.

Но и на Майкла не обиделся. Армия многим хребет обломала. Лешка помнит, Майкл сначала совсем другой был. Еще в карантине, когда всех под нулевку обрили и только-только первые волосики пробиваться стали - Майкл взял бритву и пробор себе на лысом черепе выскаблил. Мол, я всегда с пробором ходил. А потом робу принялся разрисовывать. Когда все серые, все лысенькие - тут за любую глупость уцепиться, лишь бы себя от других отличить, чтобы хоть что-то от твоего прежнего "я" осталось. Написал на левом кармане имя, фамилию "Михаил Власов", - только не русскими буквами, а по-английски (с тех пор его Майклом все и зовут) - будто делегат какой-нибудь конференции. А когда имени показалось мало, на правом кармане номер военного билета пририсовал. И теперь уже это больше на зэка походило. Но главную хохму Борька придумал: коль уж робу расписывать, - вспомнил, как в последних классах со школьной формой дурачились, - взял авторучку и на рукаве ему щит шестиконечный изобразил. А потом на строевых занятиях Майкл правофланговым оказался. Маршируют они мимо штаба. На крылечко начальство все высыпало. Оркестрик что-то знаменоносное ухает. Сотни глоток: "Непобедимая и легендарная!..." надрываются. И тут замполит все эти фрески на Майкле увидел. Лешка думал удар его хватит.