Православие и Культура - [82]

Порукой этому, — какъ думаетъ Копалъ, — богатое раскрытіе славянской души по преимуществу въ русской церкви и русской литературѣ XIX вѣка.

Ни одна изъ указанныхъ книгъ не дала полнаго и яснаго отвѣта на то, въ чемъ основные признаки русской культуры. Но всѣ онѣ сходятся на томъ, что сущность ея въ православіи, такъ или иначе понятомъ. И въ эти дни мы можемъ надѣяться, что глубокія потрясенія будутъ лишь очищающимъ катарзисомъ для русской души, выкуютъ въ горнилѣ страданій русское религіозное сознаніе и укрѣпятъ извѣчную связь православія съ русской душой, связь, которую не нарушатъ никакія мірскія гоненія.

Библиография

Труды проф. Фр. Гривца о православии — А. П.

Начатое епископомъ Дьяковскимъ, Сремскимъ и Боснійскимъ Іосифомъ Штросмайеромъ движеніе въ католической церкви славянскихъ народовъ въ пользу соединенія православной и католической церквей привело къ чрезвычайно интереснымъ и знаменательнымъ съѣздамъ въ моравскомъ городѣ Велеградѣ (1907 — 1911) и создало нѣсколько выдающихся дѣятелей этого направленія. Среди нихъ видное мѣсто занимаетъ Фр. Гривецъ, нынѣ профессоръ Богословской академіи въ Люблянѣ, по происхожденію словенецъ. Словенцы, какъ и поляки, являются наиболѣе ревностными къ католической церкви народами Европы, а вмѣстѣ съ тѣмъ ходъ національнаго возрожденія словенцевъ, послѣ долгаго процесса германизаціи, развилъ въ нихъ живое чувство симпатіи къ славянству, не только католическому, но и православному, особенно къ Россіи. Такимн симпатіями былъ, напримѣръ, проникнутъ выдающійся славянскій дѣятель, тоже священникъ Янезъ Крекъ (его интересные «Sodjalni eseji, govori і naerti» вышли въ Загребѣ въ 1921 г. съ біографіей автора). На почвѣ извѣстнаго «славянофильства» возникъ и интересъ къ православію, которому посвящены труды дѣятельнаго члена Велеградскихъ съѣздовъ и усерднаго сотрудника журнала «Slavarum litterae thieologicae», упомянутаго выше проф. Гривца. Онъ хорошо знакомъ съ русской богословской литературой и, наблюдая православную церковь съ точки зрѣнія искренно вѣрующаго католика, даетъ иногда чрезвычайно интересныя замѣчанія. Изъ отдѣльныхъ трудовъ этого автора мнѣ извѣстны слѣдующіе: 1) «V. S. Solovjev» 1918 (изданіе Апостолата св. Кирилла и Меѳодія), 2) «Pravoslavje» 1918 (переработка статей, печатавшихся подъ общимъ заглавіемъ «Vzhodno crkveno vproSanje» — «Восточный церковный вопросъ», на словенскомъ языкѣ, въ журналѣ «Voditelj» за 1909 г.; потомъ онѣ вышли въ 1910 — 1911 г. въ Мариборѣ отдѣльной книжкой и были переведены на чешскій и хорватскій языки; въ 1921 г. вышло второе чешское изданіе въ Кромерижѣ), 3) Pronovernost sv. Cirila in Matoda. Bogoslovna akademija. Ljubljana 1921. 4) Crkveno prvenstvo i edinstvo po hizantmskem pojmovanju. Doctrina Byzantma de primatu et unitate ecclesiae. Ljubljana 1921. Брошюра о Соловьевѣ представляетъ обычный въ католической богословской литературѣ панегирикъ русскаго философа, который своимъ признаніемъ папскаго примата указалъ будто бы единственно возможный путь для соединенія церквей. Авторъ цитируетъ по преимуществу «Вселенскую Церковь» Вл. Соловьева. Новаго въ этой брошюрѣ для насъ нѣтъ ничего. Точно также небольшая книжка объ апостолахъ славянства преслѣдуетъ ту же цѣль — доказать, что эти созидатели славянскихъ православныхъ церквей признавали приматъ панства, а слѣдовательно, и самыя церкви должны вступить на · этотъ путь. Эта работа имѣетъ спеціальный интересъ, и потому я не думаю, чтобы на ней слѣдовало здѣсь подробнѣе останавливаться. Другое дѣло — книга о православіи, которая представляетъ чрезвычайно много интереснаго. Написанная на словенскомъ языкѣ, она не многимъ доступна, и потому вкратцѣ изложить ея главныя мысли, можетъ быть, не лишнее.

Первая глава книги посвящена обозрѣнію догматическихъ различій между православной и католической церквами. О догматѣ filioque проф. Гривецъ говоритъ слѣдующее: «И православные богословы не смѣютъ утверждать, что св. Духъ исходитъ только отъ Бога Отца; въ Символѣ вѣры сказано лишь, что св. Духъ исходитъ отъ Отца, но это не значитъ, что Онъ исходитъ только отъ Отца». Относительно другого камня преткновенія на пути къ соединенію церквей, вопроса объ индульгенціяхъ, авторъ высказывается еще болѣе просто: «Догматъ о преизбыточныхъ заслугахъ святыхъ стоитъ въ связи съ догматомъ объ индульгенціяхъ. Православные любятъ издѣваться надъ индульгенціями, особенно изъ духа противорѣчія римскому папѣ и подъ вліяніемъ протестантовъ. Но если они признаютъ верховную власть папы, то и индульгенціи ужъ не покажутся имъ столь непріятными». Едва–ли оба эти возраженія, о filioque и объ индульгенціяхъ, можно признать очень серьезными и убѣдительными. Главное расхожденіе между церквами есть вопросъ о папствѣ, и проф. Гривецъ справедливо указываетъ, что это есть «единственное существенное вѣроисповѣдное различіе. Тотъ, кто признаетъ приматъ и непогрѣшимость римскаго папы, безъ труда признаетъ и все то, чему учитъ римско–католическая церковь, и съ признаніемъ этого догмата исчезаютъ всѣ религіозныя различія». Поэтому, этотъ догматъ о папствѣ есть альфа и омега всѣхъ разсужденій проф. Гринца. Обращаясь къ православной церкви, проф. Гривецъ характеризуетъ ее по шаблону епископа Штросмайера и слѣдовавшаго за нимъ В. С. Соловьева, какъ церковь консервативную, застывшую, въ отличіе отъ церкви прогрессирующей католической. Православная церковь потеряла единство церковно–учительнаго авторитета; она внутренно слаба, находится въ ненормальномъ состояніи, и, хотя обѣ церкви — «двѣ родныя сестры, только удалившіяся одна отъ другой, но обѣ одинаково правовѣрныя и любезныя Христу», — однако это утвержденіе не мѣшаетъ автору ставить вопросъ о «правовѣрности» православной церкви и въ совершенно другой плоскости. «Именно», говоритъ онъ, «послѣ раскола восточная церковь уже не вершила верховнаго учительства, да и не могла исполнять этой функціи, а потому съ точки зрѣнія и самой восточной церкви должно быть весьма вѣроятно, что теперешняя восточная церковь не есть истинная церковь Христова». А потому рано или поздно руководители восточной церкви «должны будутъ сами признать ненормальное положеніе своей церкви и пересмотрѣть историческія основы ея существованія». Отсюда прямой переходъ къ церкви, которая свое учительство сохранила и сберегала свое единство, т. е. къ католической церкви. Здѣсь проф. Гривецъ повторяетъ общія мѣста, которыя мы найдемъ и въ «лекціяхъ о восточной церкви» принца Макса, и въ массѣ разсужденій на Велеградскнхъ съѣздахъ, и въ католическихъ компендіумахъ по богословію, и которыя сводятся къ положѳнію: «безъ видимой верховной власти не можетъ быть сохранено церковное единство». Слѣдовательно, православная церковь этого единства не сохранила. Это одно изъ излюбленныхъ и одно изъ наиболѣе фальшивыхъ утвержденій католическаго богословія. Проф. Гривецъ самъ прекрасно знаетъ и приводитъ этому блестящіе примѣры, что внутреннее вѣроисповѣдное единеніе между православными церквами сохранилось, несмотря на мелкія обрядовыя различія. И что это такъ, свидѣтельствуетъ самая возмозкность говорить о «духѣ православія», какъ о чемъ то единомъ и опредѣленномъ. Въ характеристикѣ этого «духа» авторъ здѣсь, какъ и въ другихъ мѣстахъ, когда онъ хочетъ сказать о православной церкви нѣчто отрицательное, обращается къ авторитету В. Соловьева. «Рабская угодливость», «смиренная покорность передъ всякой силой», «окаменѣлость» и т. д. — таковъ «духъ» православной церкви, по утвержденію нашего философа, котораго цитируетъ проф. Гривецъ. Что касается начала «соборности», которое постоянно признается особенностью православной церкви, то проф. Гривецъ склоненъ толковать его въ томъ смыслѣ, будто бы «простой народъ имѣетъ (у насъ) рѣшительное значеніе въ смыслѣ охраненія вѣроисповѣдной истины.» Это утвержденіе противорѣчитъ нашей церковной дѣйствительности: допущеніе мірянъ на церковные Соборы и съѣзды совершается отнюдь не для пересмотра «вѣроисповѣдной истины», а признается полезнымъ и необходимымъ для опредѣленія внѣшнихъ формъ жизни церкви. Но проф. Гривецъ полагаетъ, что православные мыслители, называвшіе русскій народъ «богоносцемъ», дѣлали его хранителемъ и вершителемъ православной религіозной истины. Они создали ученіе о мессіаническомъ назначеніи русскаго народа, и Хомяковъ и Самаринъ въ этомъ смыслѣ толковали сущность православія, при чемъ «Хомяковъ находился въ полномъ единеніи съ исторически сложившейся, несомнѣнной вѣрой русскаго народа, когда училъ, что церковь есть духовный, а не юридическій или іерархическій организмъ». Оба эти мыслителя внесли слишкомъ много идеализаціи въ пониманіе русской церкви, какъ полагаетъ проф. Гривецъ, а къ католической они относились съ предвзятой несправедливостью. Еще дальше пошелъ Достоевскій, давшій въ «Легендѣ о великомъ инквизиторѣ» кощунственную каррикатуру на католическую церковь. И Е. Н. Трубецкой не свободенъ отъ заблужденій: онъ впадаетъ въ протестантизмъ и модернизмъ. Впрочемъ, прибавляетъ авторъ: «православное пониманіе католичества, вообще, приближается кое въ чемъ къ протестантскому, и это не случайно, ибо всякая церковь, какъ только она становится не католической, дѣлается протестантской, какъ это утверждалъ уже сто лѣтъ тому назадъ Жозефъ де Местръ». Одинъ В. С. Соловьевъ и здѣсь оказывается на высотѣ; онъ сумѣлъ побѣдить въ себѣ славянофильство и ненависть къ католическому западу. «Модериость» — вопросъ, намъ совершенно чуждый — очень занимаетъ проф. Гривца. Онъ замѣчаетъ, что «православіе по своей консервативности и формализму находится въ противорѣчіи съ современнымъ (модернымъ) духомъ органическаго развитія, прогресса и свободы.» Между тѣмъ, въ дальнѣйшемъ авторъ упрекаетъ православную церковь во взаимныхъ симпатіяхъ съ тѣмъ католическимъ движеніемъ, которое получило названіе именно модернизма. Какъ согласовать такое противорѣчіе? Оно оказывается возможнымъ, по мнѣнію проф. Гривца, благодаря тому, что «византійская культура IX столѣтія кое въ чемъ была подобна западной культурѣ 18 и 19 вѣковъ; поэтому духъ православія и основныя идеи православія не находятся въ полномъ противорѣчіи съ модернымъ направленіемъ. Западный протестантизмъ, галликанизмъ, янсенизмъ, жозефинизмъ и половинчатый либерализмъ оказываются не безъ сродства съ византійствомъ и православіемъ». Все это союзники въ борьбѣ съ католической церковью, этой «упорнѣйшей и послѣдовательнѣйшей защитницей сверхъ-естественнаго начала и христіанства». Для того, чтобы иллюстрировать свою мысль о глубокомъ раздѣленіи православныхъ церквей, проф. Гривецъ переходитъ къ разсмотрѣнію этихъ послѣднихъ и съ большимъ знаніемъ дѣла и не малой наблюдательностью характеризуетъ внутренній быть каждой изъ православныхъ цорквей. Его отзывы о христіанской жизни на Балканскомъ полуостровѣ отрицательны; нѣкоторые факты, имъ сообщаемые, поразительны. Единственной православной церковью, которая обладаетъ внутренней жизненностью, является, по мнѣнію автора, русская. Онъ писалъ въ то время, когда русская церковь только что скинула съ себя синодскій гнетъ, и еще не зналъ о ея значеніи въ жизни угнетеннаго большевиками русскаго народа. Но онъ высказываетъ надежду, которая едва ли имѣетъ много шансовъ сбыться, что возрожденіе религіознаго сознанія въ русской интеллигенціи пробудитъ его и въ интеллигенціи «славянскихъ балканскихъ народовъ. Что касается русскаго народа, то къ нему проф. Гривецъ примѣняетъ изреченіе Тертулліана: Anima naturaliter Christiana· Когда русскіе славянофилы называютъ · русскій народъ «евятой Русью», они имѣютъ въ виду эту прирожденную религіозность народа. И «если мы обратимся къ простому русскому народу, заглянемъ въ его избы, пройдемся вмѣстѣ съ русскими богомольцами, разсмотримъ русскую литературу, то мы увидимъ, что это названіе, дѣйствительно, не лишено основаній. По своей религіозности и вѣрѣ простой русскій народъ превосходитъ всѣ православные народы.» Все это, однако, вовсе не благодаря русской православной церкви, въ изображеніи которой авторъ не щадить черныхъ красокъ, а вопреки церкви. Здѣсь фигурируютъ и ужасныя «цѣпи византійскаго формализма и государственнаго абсолютизма», и всѣ прочія обвиненія противъ православія. Но «даровитый и симпатичный» духъ народа все это преодолѣлъ. «У русскаго народа много вѣры и благочестія не потому, что онъ православный народъ, но потому, что онъ народъ христіанскій и несмотря на то, что онъ православный. Впрочемъ, можетъ быть, и православіе оказало нѣкоторую косвенную услугу развитію русскаго религіознаго сознанія. Православный консерватизмъ всегда воспитывалъ въ русскомъ народѣ почтеніе къ старымъ обычаямъ и старой вѣрѣ.» Но глубокая внутренняя религіозность русскаго народа не удовлетворяется церковью. «Русская религіозность и благочестіе, «говоритъ проф. Гривецъ», ищутъ для себя выхода внѣ оффиціальной церкви. Многіе выдающіеся представители русской интеллигенціи нашли свой душевный миръ въ католической религіи. Такъ наз. русскіе святые жили внѣ оффиціальной церкви и остались безъ вліянія на ея церковный организмъ». Нечего говоритъ, что это утвержденіе основывается только на совершенной моральной отчужденности отъ существа русской православной церкви. Русскіе святые не основывали орденовъ, но говорить, что напр., такіе святые, какъ Сергій Радонежскій, Тихонъ Задонскій, Серафимъ Саровскій и многіе другіе ничего не дали церкви, — значитъ, просто игнорировать всѣмъ извѣстные факты. Впрочемъ, избѣгая всякой полемики, я буду просто излагать содержаніе книги. «Нѣтъ никакого преувеличенія, —–. продолжаетъ авторъ, — въ томъ, о чемъ твердятъ непрерывно въ теченіе послѣднихъ 10 лѣтъ русскіе духовные журналы, выдвигающіе тяжкое обвиненіе, что вся русская религіозная жизнь протекаетъ внѣ церкви, мимо нея или даже противъ нея. Россію поистинѣ озаряетъ таинственное святое сіяніе. Эта Святая Русь не есть ни казенная Россія, ни казенное Русское православіе; она таится въ таинственныхъ глубинахъ русской народной души. Какъ утверждаютъ намъ (говоритъ проф. Гривецъ) русскіе католики, не лишено вѣроятія, что, если–бы русскій народъ принялъ католичество, то по своей религіозной горячности онъ превзошелъ бы всѣ остальные народы.» Является, однако, вопросъ: какъ же быть съ русскими святыми, которые всетаки не плохи. На это у автора имѣется слѣдующій отвѣтъ: «Православный церковный организмъ такъ искаженъ византинизмомъ и схизмой, что не можетъ создавать настоящихъ святыхъ и въ нихъ почерпать новыя силы. Поэтому, православные святые не стоятъ въ органической связи съ православной церковью, а представляютъ собой независящія отъ нея, самостоятельныя явленія.»