Право выбора - [7]

5.

Настал последний рабочий день. С утра чёрные подмёрзшие поля, где в распутицу могли работать только "еврейские самоходные комбайны" уникальная продукция Дальсельмаша в Биробиджане, покрывались блестящим розовым инеем. Оставленные с вечера студентами костры на полевом стане напоминали фантастических круглых серых мохнатых животных - слетевшиеся со всей округи на тепло комары громоздились друг на друга, издавая предсмертное шипение. Отдельные живучие твари ползали даже по покрытой инеем поверхности трактора, привлекаемые едва сохранившимся за ночь теплом двигателя. "За что люблю зиму, - заметил Саша, - что комаров нет. Один против них враг - дедушка Мороз." Он честно отсчитал Юрию, прячась за самосвал, его долю, уговорил не отказаться от оплаты натурой каждому привлечённому мешок картошки и мешок кукурузных початков. Вместе они зашли в сельпо. Тут было пусто в утренний час. Сонная толстая Дорочка зевнула красной пастью, как мурена, прямо в лицо Юрию и спросила привычно: "Сколько?" "Чего сколько?" "Ну, водки, бормотух, чего вам ещё?" "Мне вот этот офицерский тулуп." "Так он женский!" "А размер?" "Размер как раз мужской. Потому он и остался." "Юрий Ефремович, - горячо шептал Саша. - Берите, самая полезная вещь при нашей зиме, пропадёте без него..." "Так ведь женский!" "А то! - встряла Дора. - Пуговицы перешьёшь - будет мужской." "А воротник круглый..." "Да кто это заметит, когда сорок градусов! Берите, мужчина, последний остался. И недорого, тридцать пять рублей." Это было половина того, что Юрий заработал за полтора месяца. И то благодаря уникальным организаторским способностям Саши. Остальные остались должны совхозу за питание. Они вышли на улицу с замёрзшими уже лужами и кружащимся снегом, который шёл всё гуще. Девушки, закутанные до полной неузнаваемости даже и их пола, торопливо садились на скамейки открытого грузовика, сразу же нахохлившись и покрываясь белым слоем октябрьского снега советско-еврейской страны в Приамурье.

6.

А в Комсомольске уже стояла настоящая яркая зима. Сухой голубоватый снег хрустел под ногами, ветер нёс белую колючую пыль со свежих пушистых сугробов. Мороз ворвался уже в тамбур, где Юрий в неизменном плаще, шляпе и туфлях волок свои мешки к обледенелым скользким ступеням. Холод мгновенно и враждебно ворвался в него и согнул вдвое. Он поспешно протиснулся обратно в купе сквозь мешки и мешкообразных закутанных студентов, словно забыл там что-то. Тут он лихорадочно натянул свой кокетливого покроя приталенный черный огромный женский тулуп прямо на плащ, поспешно разулся, обвернул ноги газетами, натянул на них туфли и в этом наряде сталинградского фрица спустился с драгоценными мешками на оледенелый перрон. Студенты уже грузили мешки и сами себя вповалку на оперативно нанятые Сашей проезжие огромные самосвалы. Все вповалку разместились в заиндевевшем стальном кузове с замерзшей грязью, уцепились друг за друга, как стадо свиней в бурю и понеслись по сверкающему свежим снегом городу к общежитию. Инга и здесь исхитрилась оказаться рядом - её светлые бездонные глаза потусторонне светились из-под толстого огромного пухового платка, которым она, казалось, была закутана с головы до ног. В комнате общежития всё было так же. Раскалённая батарея парового отопления заставила Юрия мгновенно снять не только тулуп и плащ, но и свой неузнаваемо помятый в совхозе единственный костюм. Пришлось переодеться в трико, что живущим в общежитии преподавателям не рекомендовалось. В кубовой, где были душ и прачечная, он взялся за чистку костюма щёткой и мылом от пятен и за генеральную стирку слежавшихся вещей. Вокруг булькала вода, трещали стиральные доски, пахло нечистотой. Подняв глаза, он вздрогнул. Прямо перед ним, по ту сторону стирального стола поблескивал нательный крестик и упруго раскачивалась словно намеренно максимально обнажённая грудь, над которой сияли широко расставленные бездонные глаза Инги. Она не улыбалась, сосредоточенно стирала, наклонившись, чтобы он получше видел её от ворота до пояса в глубоком вырезе просторной расстёгнутой блузки, надетой на голое тело. "Застегнись, ты! - опомнился он от женского окрика. - Выставилась! Трясёт сиськами перед всеми, бесстыжая." Комсорг курса Нюрка, как её почему-то все называли, демонстративно плюхнула свой тазик рядом с Юрием: "И они хороши, - добавила она, яростно кидая в тазик мыло и косясь то на Юрия, то на крестик на фоне словно светящихся белых шаров. - Уставились, а ещё доцент!.." "А тебе нечего выставить, вот и завидуешь, - весело огрызнулась Инга, спуская с округлых плеч блузку и расстегнула ещё две пуговицы, всё более радостно обнажаясь. "Смотри, Савельева, ответишь на комитете и за развратные действия, и за религиозные атрибуты! Тебя сколько раз насчёт креста предупреждали?" "А я вам сколько раз говорила, что это дедушкин крестик? Он мне как талисман, удачный билетик на экзаменах..." "Билетик! - окрысилась Нюрка. - Ты просто лезешь своими сиськами в лицо преподавателю, вот и пятёрка. Смотри, вот и этот доцент уже ничего не соображает перед твоими телесами. Вы стирайте, стирайте, Юрий Ефремович. Люди очереди ждут. Потом своей Ингой налюбуетесь, в другом месте!" "Не тобой же, - хохотала Инга. - Нет, девочки, ну как же она мне завидует! А ты сама обнажись, обнажись перед ним, коряга. Ты же молодая женщина, мы ровесницы. Он сразу очереднику столик с тазиком освободит!.. И вообще ни одного мужчины в кубовой не останется, верно, Юрий Ефремович?" "Физические недостатки, - неуверенно начал ошеломлённый всем происходящим Юрий, - не являются основанием для..." "Че-го!? - заорала Нюрка. - Чего это вы тут мелете? Я что, калека по-вашему? Какое вы имеете право меня оскорблять при всех, а ещё преподаватель..." "Ату её! - звонко кричала Инга, подбоченясь с тазиком под рукой. Ко-ря-гу на мы-ло! - заскандировала она, поддержанная сначала робко, а потом всё громче женскими, а потом и мужскими голосами. Даже Юрий не удержался. Дико оглядываясь, Нюрка вдруг стала сдирать с себя халат, рубашку, обнажая костистый маслатый торс: "Вот вам! Я тоже могу..." "Вы с ума сошли, кинулся к ней Юрий, накидывая на девушку кем-то поспешно поданную в наступившей тишине мокрую простыню. Нюрка тотчас обмякла, прижалась к нему всем могучим дрожащим телом и зарыдала басом. Он гладил её по мокрым редким жёстким волосам и бессмысленно повторял: "Успокойтесь, Нюра (Как, чёрт побери, её фамилия?). Вы очень интересная девушка... Вы очень можете понравиться... Не принимайте безобидные женские уколы близко к сердцу. Пойдёмте, я провожу вас в вашу комнату. Девочки, возьмите её вещи..." Инга, раздувая ноздри, всё так же подбоченясь, презрительно фыркала, как разъяренная кошка, не произнося ни слова. Её странные глаза светились электросваркой, испепеляя Юрия и его подзащитную...