Право выбора - [5]

2.

На ночном вокзале творилось невообразимое. В состав одновременно грузились и студенты, и призывники. Последние были традиционно пьяны, перевозбуждены и агрессивны. Cо всех сторон неслась одна и таже песня "Через две, через две весны отслужу как надо и вернусь." Девичьи голоса с пьяным надрывом скандировали без конца "Ви-тя! Ви-тя!" Юрию уступили место у окна душного переполненного общего вагона. Под самым окном страстно и самозабвенно дрались двое уже окровавленных юношей, а такая же пьяная девушка металась между ними и беспощадно била обоих своей сеткой с бутылками по головам. Наконец, одного из драчунов стали бить головой о ступени вагона. Шапка-ушанка свалилась на рельсы с белой стриженной головы, которая моталась на тонкой шее, бесшумно ударяясь о металл: ею колотили и после того, как ненавистный противник затих, свалившись согнутым грязным комом ногами на рельсах. Через его окровавленный затылок переступали юноши с рюкзаками, поднимаясь в соседний вагон. Один из безумцев с запрокинутым в небо потным лицом с бутылкой водки между губами уставил мутные глаза сквозь грязное стекло на Юрия. Что-то не понравилось будущему воину в глазах доцента. Ни секунды не мешкая он взмахнул рукой. Бутылка в грохотом разлетелась в сантиметре от стекла. Студенты, нахохлившись, сидели, не в состоянии ни отойти от окна, ни приструнить готового бандита. Юрий решительно протиснулся к проходу, где уже сидели на полу его такие умные и сдержанные будущие инженеры. В тамбуре он увидел прятающихся от своих призывников сопровождающих офицеров. С ними сидели на мешках приличные трезвые парни с овчарками - пополнение погранвойск, они же и охрана офицеров. За запертой дверью тамбура стоял дикий шум, словно там был бунт в сумасшедшем доме. Седой майор выслушал Юрия и снисходительно заметил: "Через минуту отправление, а там они все успокоятся и уснут до самого Биджана. В части им быстро вправят мозги. А пока их лучше не трогать." "Но там ваш призывник... ногами на рельсах лежит! Его били головой о ступени, он может быть уже убит..." "Ну и хер с ним, - блеснул злобными глазами пожилой майор. - Собаке собачья смерть. Одним алкашом в стране меньше. Другого родят. Вы-то чего беспокоитесь? - вгляделся он вдруг в Юрия почти с тем же выражением лица, что убийца с бутылкой на перроне. - ВАШЕГО сына никто и никогда на службу не призовёт. Его никто бить на перроне не будет и в бой не пошлёт! ВЫ всегда найдёте способ избежать общей доли. Так что идите к своим студентам, товарищ. И поменьше любуйтесь в окна на горе чужих матерей..." В тамбуре словно нависла грозовая туча. Даже овчарки глухо заворчали на Юрия. Он вернулся к окну. Поезд уже катил среди редких ночных фонарей дачных посёлков.

3.

"На каком это языке написано? - услышал он сквозь сон женский голос. Неужели по-еврейски?" "Конечно. Они пишут справа-налево." "У них всё не как у людей..." Поезд стоял у перрона окном прямо на вывеску "Биджан", дублированную на идиш. Юрий впервые в жизни видел еврейские буквы. Конечно, он знал о существовании Еврейской автономной области, но как-то не относился всерьёз к такому феномену, скорее фантому, чем к реальному территориально-национальному образованию. И вот судьба забросила его в... советскую еврейскую страну, где даже вывески на идише, буквами иврита, как в молитвеннике дедушки Самуила. И русские студенты с интересом смотрели на эту "заграницу" в центре родного Хабаровского края, сгрудившись у окна вокруг единственного еврея в своей среде - доцента Хадаса. Призывники оказались тихими помятыми стриженными наголо пришибленными злой судьбой мальчиками. Они торопливо и послушно строились по команде седого майора, стоявшего, тем не менее, в окружении приличных призывников с овчарками. Когда пёстрая бесконечная колонна вразброд двинулась с вокзала, парторг института дал команду выходить на перрон и студентам. "Заграница" оказалась вполне русской. Нигде не слышно было иной речи, кроме мата водителей открытых автомашин со скамейками и совхозных представителей. Юрий рискнул свернуть на привокзальную площадь за сигаретами. Киоск был открыт, но продавщица с кем-то яростно ругалась в дверях напротив окошка. Пока Юрий настаивал, а она нетерпеливо отмахивалась, прошло несколько минут. Когда же он вернулся к месту сбора, машин со студентами не было. По перрону только бегали собаки, в некотором замешательстве принюхиваясь к мусору, брезгливо выброшенному проводниками из вагонов призывников. Юрий ошеломлённо оглядывался в своём модном плаще, велюровой шляпе и с нелепым портфелем со сменой белья, когда около него тормознул в грязи "уазик". Небритый мужчонка в ватнике спросил весело: "Кого потеряли, товарищ?" "Студентов. Я доцент Юрий Ефремович Хадас из Комсомольска. И даже не знаю, в какую деревню их повезли." "Я знаю, - усмехнулся мужик. - В Преображенском ваши детки, в казармах, на зимних квартирах зенитного полка. Полк пока задержится в палаточных городках. Урожай дороже обороны от китайцев." "А откуда ходят автобусы на Преображенское?" "А вы сами давно в Комсомольске?" "Неделю." "А сами небось из Москвы?" "Из Ленинграда." "Один чёрт. Из небожителей... Какие тут, к чертям, автобусы... Садитесь, подвезу. Спешить вам некуда, как я понимаю. А мне тоже надо побывать в Преображенском. После Денисовки, Воздвиженского и... Короче, поехали." И он лихо пустил машину в галоп по разбитой дороге, покрытой глубокими лужами. "Хотели попасть в ЕАО? - спросил мужик, вглядываясь в зеркале в Юрия. Небось никто из вашей еврейской родни и не думал о наших краях? А могли ведь здесь уже внуков своих еврейских на ноги ставить, если бы, не дожидаясь гитлеровского нашествия и блокады, в довоенные ещё тридцатые годы переселились в единственное в то время в мире Еврейское государство." "Какое же это государство? - удивился Юрий. - Область. По населению район нормальной области." "Не скажите, - ударил ладонями по баранке водитель и неожиданно положил обе ладони на затылок. Юрий с изумлением, затмившим страх от езды без рук с такой скоростью по такой дороге с таким водителем, увидел на открывшемся под засаленной стёганкой пиджаке две золотые звезды Героя - Союза и соцтруда, густую колодку орденов. Мужик весело рассмеялся, обнажив стальные зубы и подал Юрию руку: "Альтман, Моисей Соломонович, секретарь местного райкома партии, бывший партизанский командир, всю войну спасавший глупых евреев Белоруссии от уничтожения и всю остальную жизнь проживший на своей советской еврейской земле. А вы, как я понял, Ури Эфраимович..." "...потомок глупых белорусских евреев, которые предпочли осесть в Ленинграде в тридцатые годы и почти все погибли в блокаду... "Во время войны я был в десантно-партизанской армии Бати - Линькова. Насмотрелся на трагедию польско-российского еврейства своими глазами. Но я смотрел на немцев не со смертельной безнадёжностью с кромки расстрельного рва в мой смертный час, а через прорезь прицела автомата из полесской чащи в их последнюю на нашей земле секунду. Такими они мне и запомнились. Вот только что это была победно ухмыляющаяся рожа, лопающаяся от самодовольства в роли вершителя еврейских судеб безоружных стариков, женщин и детей у только что ими же вырытой ямы. И вдруг он получает от меня очередь поперёк "Готт мин унс" на пузе, кричит своё "Майн готт" и валится к ногам несостоявшихся жертв. Именно так и только так должен запоминать своих врагов каждый уважающий себя еврей! А для этого он должен быть с оружием в руках и с уверенностью, что его семья, пока он в бою, находится в безопасности, под защитой своей армии, а не рядом с ним, жалким и беззащитным. Вы со мной согласны?" "Ещё бы! Не даром мне... говорили, что я не на тот восток еду." "То есть не в Израиль?! - задохнулся гневом Моисей Альтман. - Вот уж не ожидал от наставника советской молодёжи таких ненаших мыслей!" "А вы донесите на меня. И не будет у вашей молодёжи ненадёжного наставника..." "Я советский боевой офицер, подполковник запаса. Доносы не по моей части. А вам следует уяснить, что Израиль для вас и вашей семьи - заграница, чужбина. Там живут не евреи, а израильтяне, совершенно особая нация, даже этнически более близкая арабам, чем европейцам. Там говорят на искусственно воссозданном древнееврейском языке, изучить который европейцам, то есть нам с вами или тем же американцам, недоступно. Поэтому там русские евреи не чувствуют себя своими, в отличие от бесчисленных арабских евреев, для которых иврит - родной язык, наравне с очень близким по звучанию и написанию арабским. Всю жизнь наши евреи и их потомки чувствуют себя приживалками у богатых родственников. Израиль - вассал Запада, он шагу не смеет ступить без дяди Сэма. Пока дядя благоволит Израилю, тот жив. Перестанет - погибнет." "Какова же, по вашему мнению альтернатива для мирового еврейства?" "Мировое еврейство меня нисколько не интересует, Ури. Что же касается нашего, советского, то альтернатива перед вами - Еврейская ССР. Того, что называют на Западе Холокостом, могло не быть, если бы все советские евреи, включая жителей присоединённых перед войной областей Украины и Белоруссии, откликнулись на приглашение Страны Советов строить на Дальнем Востоке свою союзную республику! К сегодняшнему дню она была бы по населению втрое-вчетверо больше Армении, имеющей ту же территорию, кстати, вдвое больше Израиля с оккупированными территориями. У нас был бы лучший в мире Еврейский государственный университет, национальная Академия наук, Еврейский оперный театр, несколько лучших в Союзе драмтеатров, лучшие конструкторские бюро, заводы и колхозы. Потому, что мы - непьющая, энергичная и жаждущая знаний нация! Нам, в отличие от Израиля, не угрожало бы нашествие беспощадного врага. От соседних маоистов нас защищает самая сильная в мире Советская Армия. Представьте себе - семь-восемь миллионов людей, одержимых образованием, а не изучением никчемных древних книг, на чём зациклена половина израильской молодёжи. Я встречал здесь тех, кого советская власть выслала в 1940 из Львова и Пинска. Они готовы молиться на Сталина - он ссылкой спас только их из десятков семей их родных, погибших в 1941 году! И искренне сожалеют, что товарищ Сталин насильно не выслал сразу же, в тридцатые годы всех евреев сюда - стройте, недоумки, свои киевы вместо того, чтобы примазываться к украинскому. Я с первого дня моей области здесь. Мы приняли всех желающих. И они остались живы. А только в Бабьем Яру погибло больше евреев, чем всё нынешнее население нашей области. И на очереди идиоты, рвущиеся в Израиль. Рано или поздно, арабы их всех там уничтожат." "Но пока Израиль прекрасно отбивает все атаки..." "Вы правильно сказали - пока! И, заметьте, для этого не брезгует нашей молодёжью в качестве солдат. Одна из целей сионистской пропаганды - поиск пушечного мяса для их авантюр против соседей." "Против мирных арабов, не имеющих к Израилю ни малейших территориальных претензий? Есть ли на свете есть другая страна, член ООН, к которой соседи имеют сходные претензии?" "Что вы имеете в виду?" "Официально провозглашённую арабами военную доктрину уничтожения Израиля как государства и его населения от мала до велика! Заметьте, не высылку, а уничтожение... И наша страна, колыбель пролетарского интернационализма, зная всё это, вооружает арабские армии для этой совершенно гитлеровской цели, не так ли Моисей Соломонович, советский еврейский патриот?" "Вот именно - советский. Мне нет дела до событий в Израиле. Я - советский патриот. Если моя армия помогает Кубе - она права. Если она подавляет контрреволюцию в Чехословакии и не позволяет НАТО выстроить из этой страны коридор для агрессии - она права. Почему же, если та же армия садится в египетские и сирийские самолёты и танки для разгрома антисоветского форпоста у наших южных границ, она становится для меня не правой армией? Только потому, что руководство этого сионистского образования самовольно провозгласило себя выразителем моих интересов? Где же логика, если мы с вами, конечно, патриоты своей Родины, а не её предатели?" "Сколько вам лет, Моисей Соломонович?" "Пятьдесят четыре." "Согласно предсказаниям Нострадамуса, СССР рухнет в 1990 году. Вам будет семьдесят. Вы крепкий мужчина и будете ещё живы. И мы с вами продолжим наш спор, если вы, к моему огромному сомнению, останетесь на тех же позициях. И мы его продолжим в процветающем Израиле, куда Всевышний соберёт всех советских евреев, и патриотов и диссидентов бывшей Страны Советов. Ваша ЕССР утопия, а еврейская армия обороны Израиля - страшная реальность для врагов еврейского народа. Она защищает и нас с вами, защищает даже здесь, неявно. Не от китайцев, здесь вы правы, а от насильственной депортации, задуманной Сталиным в 1953 году наподобие высылки чеченцев за десять лет ло того... Когда рухнет Союз Советов, все националисты поднимут голову. Не только в азиатских республиках, но и в России! И нам с вами, как побитым собакам, снисходительно позволят с чадами и домочадцами поселиться в Израиле. Вот тут мы, два еврея, и вспомним наш этот спор на псевдоеврейской земле нашей бывшей великой Родины. И одному из нас будет стыдно и горько. И один из нас будет точно знать, во всяком случае для себя лично, как для глубоко порядочного человека, что двадцать лет назад он был предателем Еврейской Родины. И этим человеком буду не я..." На дважды Героя страшно было смотреть. Он остановил машину и вцепился в баранку своего "уазика", как в горло злейшего врага. "Вы действительно так думаете? Или это полемический приём?" "Я не думаю, я знаю, что никому в мире поверженные евреи не нужны. Это показала история второй мировой войны, которая длилась для нашего народа двадцать лет - от поджога рейхстага до "дела врачей". Никому, кроме Израиля. Да, я много читал, что там нас принимают плохо, что израильтяне отнюдь не ангелы, как и мы, кстати. Еврейская солидарность - такая же утопия, как и ваша союзная республика. Но сионизм сильнее еврейских предрассудков. Поэтому он жизнеспособен. А вот любое союзное национальное образование в составе СССР ли или посткоммунистической России - бесправный вассал Москвы. Мы с вами доживём до момента, когда само название ЕАО будет курьёзом. Да оно и сейчас - курьёз при всём вашем лично героическом прошлом и настоящем. Обычное советское несчастье. Иначе силос заготавливали бы ваши совхозники, а не мои студенты. В Израиле студенты сейчас учатся, а киббуцники убирают урожай." "Ну-ну..." "Донесите. А я скажу, что вы меня спровоцировали и придумали мои высказывания. И такие лозунги накидаю на следствии, которые вам и не снились!.." "А ну пшёл вон с машины, - ощерился Альтман. - Сионист вшивый!.." "А вот это непорядочно, не по-родственному, - смеялся Юрий, стоя чуть не по колено в грязи на обочине в своих туфлях. - Сам пригласил..." Секретарь газанул и помчался вперёд. Теряя в грязи свои туфли, Юрий побрёл куда-то под холодным солнцем этого территориального образования, зримого права своей нации на самоопределение в дружной семье советских народов, брошенный на обочину одним из вождей советского еврейства. Но "уазик" появился вновь. Он мчался задом и тормознул, обдав доцента потоком грязной воды из лужи. "Ну, вспомнил новые аргументы? - ехидно спросил Юрий, стряхивая воду с плаща. - Не доругался, патриот? Или диктофон настроил?" "Садись, идиот! - буркнул секретарь, открывая дверцу. - Смотри, какая у меня в этом году кукуруза, метра два. И початки по три килограмма. Тут даже волки водятся. Ещё заблудишься. Доставлю тебя в Преображенское. - Он помолчал и сказал, не глядя на Юрия: - Если твои прогнозы сбудутся, то я тебе на завидую, доцент. Особенно тебе! Оказаться в пятьдесят лет в капстране без языка и связей - прямой путь на социальное дно. Будешь своё нынешнее положение в советском обществе вспоминать, как прекрасный сон. Да, все, к кому ты бросишься со своими знаниями и опытом, будут евреями и внешне и по именам, но от этого тебе будет ещё гаже. Ещё зримее будет твоё ничтожество перед старожилами. Ты будешь там, в лучшем случае, пляжи убирать, если тебе доверят израильтяне такую работу. А я... Что я? Посильная для сионистов пенсия, какой-то номинальный почёт, как участнику, как они говорят, Второй мировой войны. Может быть кто-то, кого я спас от рва в Пинских болотах, и узнает о моёй старческой нищете и подкинет сотню-другую шекелей на ремонт уцелевшего зуба, может быть, свет не без добрых евреев. А что до диктофона, Юра, то никогда не грешил и грешить не собираюсь. Для меня офицерская честь дороже всего на свете. - Он замолчал до самого сельпо в центре залитого грязью села, а там сказал, протягивая Юрию руку: - Зайди при случае в сельпо. Увидишь, как трепетно местное население относится к евреям, - он прищурился с типичной миной издевающегося над самим собой еврея. - Никого в этом селе так не любят, как единственную представительницу здесь "титульной нации" Дорочку. Она у нас завсельпо. И только здесь на всю округу продаётся водка. До встречи через двадцать лет. Я всё-таки надеюсь, что в Биробиджане, столице ЕССР, а не в Тель-Авиве. Но, если ты окажешься прав, я - не застрелюсь!.." И так газанул, что куры из-под его колёс полетели по воздуху, как вороны.