Право умирать первыми. Лейтенант 9-й танковой дивизии вермахта о войне на Восточном фронте. 1939–1942 - [30]
Над нами пролетали самолеты. Мы разбирали их опознавательные знаки. Но это было излишне: мы легко узнавали наши «Штуки» по их необычной формы крыльям. На боках блестел немецкий черно-белый крест. Между их шасси в форме когтей можно было различить большие бомбы, которые они несли. Что они искали? Может быть, мосты через Восточный Буг еще находились в руках русских?
Вдоль колонны промчался мотоциклист, развернулся и направился к моей бронемашине.
– Господин лейтенант, вас вызывает командир батальона! – прокричал он.
Наверняка для столь долго ожидаемого мною приказа! Я вылез из башни и сел на пассажирское сиденье мотоцикла. Мы поехали мимо гудящей колонны к двигавшемуся в голове ее командирскому автомобилю с откидным верхом. Олен сидел рядом с шофером, сдвинув фуражку на затылок, а противопылевые очки на лоб. На коленях у него была развернута карта. Сзади стоял Шорш Шандил, еще один лейтенант моей роты. Я встал рядом с ним.
– Кагенек, вот вам задание. Отправляйтесь со своим бронепатрулем в деревню Томашев (вот она на карте). Там найдете майора Шмальца из мотоциклетного стрелкового батальона. Доложите ему о вашем задании. Далее, проникнете в большой лес севернее Томашева, пересечете его и продвинетесь до Восточного Буга. Я хочу знать: первое: есть ли еще войска противника на западном берегу реки; второе: где наш сосед слева, 3-я пехотная дивизия; третье: успел ли противник укрепить восточный берег Буга. Вам все ясно?
Я кивнул и поднес руку к пилотке. Через несколько минут вывел три мои бронемашины из общей колонны, и мы понеслись к Томашеву.
Деревня была полна наших стрелков из 59-го Kradschützen-Bataillon[38] (К 59). Это было одно из лучших подразделений дивизии. Его командир Шмальц носил на шее Ritterkreuz (Рыцарский крест), полученный за бои на Луаре, у многих его подчиненных были Железные кресты на груди. Они уже вели бой с русскими. Их маленькие пушки выплевывали 75-миллиметровые снаряды по большому лесу, начинавшемуся сразу же за деревней.
Я нашел Шмальца сидящим на патронном ящике и представился ему. Он был очень красив. В дивизии его называли «фон Шмальц» за аристократичные манеры и потому, что он женился на принцессе дома Гогенцоллернов[39]. Он бросил на меня веселый взгляд.
– Итак, малыш, что вас привело ко мне?
Я доложил о порученном задании.
– Не боитесь соваться в лес на ваших открытых машинах?
– У меня нет выбора!
– В таком случае удачи, малыш.
Он указал мне дорогу, ведущую к выезду из деревни. Там я увидел стрелка с пулеметом. Это была наша последняя линия. Я сделал ему знак и толкнул ногой моего водителя.
– Вперед, марш!
За моей бронемашиной двинулись две остальные.
Теперь мы были одни. Настал момент, которого я сто раз ждал, который сто раз пережил в своем воображении. Позади нас наши товарищи. Где-то впереди, спрятавшиеся за деревьями, в домах, в кустах – русские. Я сел в радиофицированную машину, чтобы иметь возможность быстро передавать мои сообщения в батальон. Мы ехали быстро, очень близко друг к другу. Как меня учили в бранденбургской «песочнице», не следовало становиться легкой мишенью для спрятанной на обочине противотанковой пушки. Нас было восемь человек на трех бронеавтомобилях: сержант Ауфлич, горец из Тироля, «старик», воевавший с Польской кампании, вдвое старше меня, командовавший пушечным броневиком; еще один унтер, помоложе, и пять ефрейторов. Я был единственным, кто еще не нюхал пороху. Только что, в деревне, я не смог совладать с собой и втянул голову в плечи, когда рядом с нами разорвался снаряд. Мои люди это заметили и улыбнулись.
Лес поглотил нас. Вдруг выстрел. Я приказал остановить машины и выпрыгнул из турели с автоматом в руке. Собирался повнимательнее осмотреть небольшую группу домов, из которой, как мне показалось, по нам стреляли. Не успел я сделать и сотни шагов, как мне на плечо легла тяжелая рука. Это был Ауфлич.
– Вы с ума сошли, господин лейтенант. Нельзя так вот покидать свой броневик. Когда вы вне его, вас может подстрелить любой болван. Ну-ка, возвращайтесь!
Это он командовал нашим рейдом, а не я! Для него это был восьмидесятый разведывательный рейд. Несколько сконфуженный, я вернулся в броневик.
Мы продолжили путь. Узкая дорога шла между двумя огромными зелеными стенами деревьев, дорога, навевавшая мысли о любви, а не о войне. Мы останавливались на каждом повороте, заглушали движки и вслушивались, как учили пособия по правилам проведения разведывательных рейдов на бронемашинах. Ничего! Только птицы поют да листья шелестят на ветру.
Боялся ли я? Я был слишком неопытен, чтобы бояться. Скорее, чувствовал сильное возбуждение, такое же, как в Блюменшейдте, когда на каникулах охотился в лесу на косуль. А еще было некоторое любопытство перед чем-то неизвестным. «Неизвестным», которое могло оказаться пулей, которая пролетит мимо меня, или протрещать поблизости автоматной очередью, направленной не в животное, а в человека.
И вдруг начался концерт. По нам стали стрелять со всех сторон, сверху, снизу, сзади. Я скрючился за пулеметом и втянул голову в турель. Правой рукой снял оружие с предохранителя, левой закрыл решетчатую крышку турели, призванную защитить нас от гранат. В узкую прорезь, в которую высовывался ствол моего пулемета, я увидел зрелище, заставившее меня похолодеть. Пушечный бронеавтомобиль открыл огонь по противнику, укрывавшемуся за поворотом, скатился в придорожную канаву и сильно накренился, казалось, он был сильно поврежден. Меня окутало облако дыма, потому что я принялся стрелять. Я палил, как одержимый, не важно куда, в зеленую стену леса передо мной. Вдруг я увидел Ауфлича и двух его товарищей, бегущих ко мне, пригибаясь от пуль, свистевших со всех сторон.
