Право умирать первыми. Лейтенант 9-й танковой дивизии вермахта о войне на Восточном фронте. 1939–1942 - [14]

Я читал книги о предшествовавших приходу нацистов к власти ожесточенных уличных боях в Берлине, Мюнхене и Лейпциге. Я знал назубок историю «национального героя» Хорста Весселя, командира одного из берлинских подразделений СА, убитого в своей квартире коммунистическими боевиками, в ту самую ночь, когда Гитлер наконец одержал победу в Берлине. Я видел фильм о гитлерюгендовце Квексе, очень трогательную мелодраму о бедном берлинском мальчике, присоединившемся к гитлеровскому движению и заплатившему жизнью за свое стремление установить новый порядок. В конце фильма невидимые коммунисты наносят ему в спину удар ножом в шатре заброшенного цирка.

Так что в тот день мое воображение разыгралось. Не грянет ли выстрел снайпера, засевшего в засаде в подъезде? А ножом в спину это больно? Исполняя барабанную дробь «Прусского марша славы», я зорко всматривался в окна и дверные проемы домов. В любом случае, говорил я себе, если кто-то захочет нанести удар, он выберет мишенью знаменосца, а не одного из музыкантов оркестра. Или, в крайнем случае, Рейнгольда, идущего в нескольких шагах впереди меня и размахивающего жезлом тамбурмажора.

Рейнгольда подобные мрачные мысли, похоже, не донимали. Он шагал, высоко подняв голову, прямой как цифра 1, не сводя глаз с некой далекой цели. Он шагал, как если бы был вождем всей Германии, а не всего-навсего тамбурмажором маленького провинциального оркестрика. Время от времени он поворачивался к нам, его творениям, и окидывал взглядом, полным гордости и нежности. Он был воплощением командира гитлерюгендовцев, восторженного и властного. Он обладал экзальтированной и непоколебимой верой в фюрера и будущее Германии. Мы пели: «Сегодня нас слушает Германия, завтра будет слушать весь мир…»

Да, Рейнгольд и его друзья «первого призыва» были убеждены, что им предстоит выполнить важную миссию. Какую? Если бы задать этот вопрос им, они бы ответили лозунгами партийной пропаганды: освободить мир от еврейско-буржуазной плутократии и гнилого парламентаризма; добиться торжества арийской расы, высшей по отношению ко всем прочим; установить братское единство между всеми социальными группами без исключения; добиться всеобщего безоговорочного подчинения Fürherprinzip – вождю, который один несет ответственность за ход вещей.

В тот день не произошло ничего, что могло бы удовлетворить мою жажду стать уличным бойцом, героем движения. Но это не помешало мне вечером рассказать родителям, как я, впереди «банна» (отряда) из ста гитлерюгендовцев, прошел через самый опасный и мрачный квартал Виттлиха и что меня вполне могли ранить в случае нападения коммунистов. Родители, должно быть, улыбнулись моим фантазиям.

Однако кровь в рейхе действительно пролилась. Германия и весь мир впервые увидели истинное лицо нового режима. 30 июня 1934 года Гитлер молниеносной акцией уничтожил всю оппозицию как в своей собственной партии, а также, и это главное, вне партии, ту, что еще стояла на пути установления неограниченной диктатуры. Об этом все узнали по радио и из газет. На газетных фотографиях вооруженные до зубов эсэсовцы маршировали по улицам Берлина и Мюнхена. Удар был направлен против штурмовиков. Их могущественный предводитель Рём якобы пытался свергнуть Гитлера и захватить власть, опираясь на миллионы коричневорубашечников и армию, желавшую избавиться от Гитлера.

Сколько человек погибло? Об этом ничего не было известно. Ходили слухи, что несколько тысяч. Один из моих мюнзингенских кузенов, будучи личным секретарем вице-канцлера фон Папена, через некоторое время рассказал нам, как эсэсовцы захватывали в Берлине его канцелярию. Они обшарили все помещения в поисках подозрительных. Одного из сотрудников Папена хладнокровно пристрелили прямо за рабочим столом. «Мы слышали хлопки пистолетных выстрелов эсэсовцев у себя за спиной, в коридоре, и ждали, что с секунды на секунду нас всех ликвидируют», – поведал он нам.

Какой ужас! Так это, значит, и есть новый порядок? Но, ради бога, что же случилось с Германией? Есть ли еще время изменить ход событий? А армия? Неужели она ничего не сделает?

Армия, рейхсвер, ничего не могла изменить. А может быть, не хотела.

Вскоре Гитлер восстановил Wehr-Hoheit, право Германии создать себе армию, соответствующую ее потребностям и масштабам. Иными словами, он вновь вооружил Германию. И тем самым, как он говорил, разбил последние цепи Версальского диктата. Он вернул Германию в ранг держав, являющихся хозяйками собственной судьбы. Он стер позор и унижение ноябрьского поражения 1918 года.

Когда мой отец услышал эту его речь по радио, он вытащил из кармана свой большой платок и шумно высморкался. Это был единственный раз в жизни, когда я видел, чтобы он плакал. Он одобрял это решение Гитлера, но продолжал дистанцироваться от нацистов. Он по-прежнему настороженно относился к внешней политике режима. Он постоянно повторял, что не знает, куда это приведет Германию.

Незадолго до того он отказался от всякого участия в общественной жизни, поскольку отныне это стало принудительной повинностью. Во время патриотической манифестации на Рыночной площади Виттлиха (одному богу известно, сколько их там происходило!), на которой он присутствовал в качестве председателя Союза ветеранов войны, один молодой негодяй в коричневой рубашке заметил в рядах ветеранов двух евреев, увешанных наградами и хорошо известных в городе.