Право последней охоты - [58]

— Они хотели найти Семя Проклятья и, если не уничтожить его, то хотя бы отвезти его подальше в степи, чтобы очистить наш Предел, — негромко заговорила женщина, глядя в одну точку перед собой, — надеялись, что тогда Дьявол оставит нас в покое.

— И что? — спросил Иган, когда Орана вдруг умолкла.

— Я не знаю, — Орана приподняла и снова уронила плечи, — они так и не вернулись. Тогда мне самой пришлось стать Куратором Восточного Предела.

— Мне очень жаль, — Игану хотелось протянуть руку и ободряюще коснуться ее плеча, но он не решился. Ему подумалось, что в данной ситуации его жест отдавал бы лицемерием.

— Это было давно, — Орана тряхнула головой и, пришпорив лошадь, поскакала вперед, к открывающимся воротам.

Несколькими днями позже Иган, измотанный, как обычно, до предела, поднимался поздно вечером в свою комнату, как вдруг его слуха коснулся странный звук. Кто-то играл на гитаре. Услышать такое среди холодных стен армейского гарнизона он никак не ожидал, и поэтому Игану потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что это — не галлюцинация.

Музыка доносилась из спальни Ораны, что было неожиданно вдвойне. Стараясь ступать как можно тише, заинтригованный Иган на цыпочках двинулся вперед.

Он находился буквально в двух шагах от приоткрытой двери, из которой в коридор протянулась тускло освещенная неверным светом полоса, когда мелодия вдруг оборвалась. Иган застыл как вкопанный, стараясь даже не дышать. Он только сейчас задумался о том, как он будет выглядеть, если его вдруг здесь застукают. Впрочем, он все равно не имел возможности для какого-либо маневра, а потому ему оставалось только стоять и терпеливо ждать, что будет дальше.

Пальцы пробежали по струнам, и Орана негромко запела. Иган был настолько поражен, что, почти забыв об осторожности, подошел к самой двери. У куратора оказался удивительно приятный бархатистый голос, который резко контрастировал с тем холодным, металлическим тембром, которым она отдавала распоряжения и приказы. Игану даже захотелось заглянуть внутрь, чтобы убедиться, что поет именно она, а не кто-то другой. Ему стоило немалых усилий побороть этот соблазн и просто стоять и слушать ее неспешный распев:

Ветер — вечный странник земной.

Ты не ведаешь боли с любимой прощаний,

Никогда не познаешь отрады возврата домой.

И как воздух пусты все твои обещанья.

Небо — летописец бесстрастный.

Ты — свидетель ушедших эпох.

Но никто никогда не сумеет

Разгадать тайны вязи твоих облаков.

Солнце — жар любви безрассудной

Ты — незрячий отец наш родной

Обласкаешь младенца ты девицы блудной

И в песках белоснежные кости убитых тобой.

Голос Ораны взлетел на октаву вверх, зазвенев с надрывом и горечью:

Мать сырая земля, твоя боль бесконечна,

Реки слез собираешь ты в чаши морей.

В их соленом стекле отразится как завтра

Твои щеки омоем мы кровью своей.

Ветер…

Ветер…

Последний аккорд повис в воздухе, постепенно затихая.

— Иган, я знаю, что ты подслушиваешь, — Орана вздохнула, — кончай прятаться, заходи.

Смущенно кашлянув, он переступил порог. Куратор сидела в кресле у окна, рассеянно перебирая струны старой потертой гитары. Она была одета в легкое платье ее излюбленного серо-зеленого цвета, длинный подол которого сбегал с ее коленей и растекался по полу. Колеблемое ветром пламя стоящей на столе свечи отбрасывало на лицо женщины глубокие черные тени.

— Ты хотел что-то спросить?

— Нет, я просто шел к себе и услышал, как Вы играете, — Иган сделал неопределенный жест рукой, — я и не предполагал, что Вы…

— Почему же?

— Я, как правило, вижу Вас с мечом или арбалетом в руках. Мне казалось, что Вы бесконечно далеки от романтических утонченностей. Тем удивительней для меня было обнаружить, сколь многогранны Ваши скрытые таланты.

— Не забывай, я родилась и выросла в благородной семье, где женщинам с детства уготована вполне определенная роль. Наряды, балы, изысканные манеры. В свое время я получила неплохую подготовку для будущей роли цемента, скрепляющего межродовые союзы. Мне даже будущего мужа уже подобрали. Но все пошло прахом, когда мой отец и брат погибли, — Орана вздохнула и помассировала левую кисть, — теперь мои руки покрыты мозолями от рукояти меча, но, стоит мне взять всего несколько аккордов, как пальцы уже начинают болеть, да и голос уже не тот.

— Что Вы! — воскликнул Иган, — у Вас прекрасный, очень теплый и душевный вокал!

— Благодарю! — Орана чуть склонила голову, — если ты не возражаешь, то я еще немного пошалю. Присаживайся, если хочешь.

— Да, конечно! — перекинув снятую куртку через спинку стула, Иган сел рядом, — сыграйте еще что-нибудь.

— Попытаюсь, — пальцы, скрипнув, скользнули по струнам.

За широкой рекой, за зеленой листвой,

Где русалки поют на ветвях.

Мы с любимой моей будем петь и плясать,

Будут звезды сверкать в волосах.

И оставив одежды под полной луной,

Облачившись в серебряный свет,

Мы по лунной дорожке с тобою пойдем

В город счастья, которого нет.

Нас туманом прохладным накормит рассвет,

Напоит ледяною росой…

— Черт! — недовольно крякнув, Орана попыталась еще раз взять непослушный аккорд, но упрямые струны вновь ускользнули от нее. Третья попытка также не увенчалась успехом.