Право на жизнь - [3]

Неуловимый ангел смерти! Дарующий легкую смерть вновь убил! Читайте, читайте! Эрик кинул в ладонь мальчишки монетку, развернул газету и полоснув взглядом по колонкам бреда, устало усмехнулся. Он ненавидел журналистов. Пишут много, а знают… Да что они вообще знают? Зашел в темный переулок и закрыл глаза, желая только покоя. А покой бывает лишь в одном месте. Старинное кладбище встретило его зарослями трав, каплями дождя на ярко-красных ягодах малины, покосившимися, давно некрашеными оградками и… далеким, напевным голосом священника. Эрик удивился: уже много лет в сонном царстве забытых всеми склепов никого не хоронили. Эта часть кладбища была старой, густо поросшей вечнозеленым плющом и, казалось, никому ненужной. А Эрику даже нравилось временами прогуляться по усыпанным гравием дорожкам, любоваться на распускавшиеся, чудом выжившие тут розы, чувствовать застарелое дыхание смерти. Быть одному. И сейчас он жаждал одиночества. Жаждал, а все равно шел на тихое бормотание молитвы. Будто его что-то его притягивало… Очнувшись от наваждения, Эрик встал за покосившимся, поросшим мхом крестом, смотря, как возле склепа собрались провожающие в мрачных, черных одеждах. Как и всегда на похоронах, Эрик нашел в толпе несколько людей, которые хотели последовать за умершим. Например, тот посеревший господин в обтягивающем сюртуке.

— Отец, — прочитал его мысли кто-то за спиной. Оглянувшись, Эрик увидел стройного, нестарого человека в одежде католического священника.

— Чей отец? — отвернулся Эрик, не понимая, почему с ним вообще заговорили.

— Мальчика… Так бывает, господин…

— Не важно, — Эрик не считал нужным озвучивать свое имя.

— Князь Хельский, не так ли?

Эрик вздрогнул.

— Мы знакомы?

— Нет, не знакомы, но я вас знаю… скажу более, я искал вас, ангел смерти. Что же вы вздрагиваете-то? Мы похожи, мой друг. Вы чувствуете тех, кто хочет умереть, я — тех, кто убил. Вы — убили и не раз. А отец мальчика хочет последовать за сыном, тут даже вашего дара не надо, чтобы это увидеть. Вы ему поможете?

Отец потерявший ребенка… как знакомо. Эрик тоже вот потерял. И опять, второй раз за день, волной накатила боль, ноги перестали держать, и Эрик сел на покосившуюся скамью, опустив голову на ладони. Голос за спиной был все так же неумолим:

— Так бывает, князь. Гордый родитель поссорился с ребенком, серьезно, но из-за мелочи. Гордый ребенок не захотел жить. А гордый ангел смерти ему помог.

У Эрика перехватило дыхание.

— Ну что же вы, друг мой? Доведите дело до конца. Помогите теперь умереть и отцу. И спросите себя, только честно, того мальчика нельзя было спасти? И так ли уж было необходимо его убивать? Эрик похолодел. Земля вдруг покачнулась, будто пытаясь его с себя сбросить. А священник продолжал:

— И надо было ли ждать, пока ваш сын умрет сам?

— Вы не смеете… — прошипел Эрик.

— Как и ваша жена…

— Не смеете.

— Или убить обоих?

— Не смеете!

— Не кричите, это кладбище. Вы обращаете на себя внимание. Дайте руку. Я отведу вас в место, где можно кричать…

— Вы тоже?

— Ну же князь, вы не уникальны. Смиритесь. Дайте руку.

— Убьете меня?

— Боитесь?

— Я…

— Тогда дайте мне руку. Эрика встал и подал священнику руку. Его будто втянуло в туннель. А когда он вылетел наружу, то дыхание перехватило, а в глазах потемнело. Вновь теплой волной откатила проклятая слабость. Надо отдохнуть. Надо хоть немного отдохнуть…

Только со дня смерти Хельги он не может спать. Лишь временами впадает в тошнотворное забытье, в котором терзают его кошмары: то лицо сына, искривленное болью, то пустые глаза жены, а то тихое, не понять чье рыдание… Он боялся спать. И в то же время с ума сходил от усталости. Вот и теперь, покачнулся вдруг, теряя сознание, чувствуя, как у самой земли подхватывают чьи-то неожиданно заботливые руки. Странно… он так давно был один, что уже и забыл, что такое чужая забота. Спал он, наверное, долго и неожиданно спокойно. Без снов.

Проснувшись, тяжело сел, потирая виски. Все тело ломило от боли, но впервые за долгое время он чувствовал себя отдохнувшим. Он был в старом храме. Через высокие, стрельчатые окна лился уставший за день солнечный свет, освещая строгие, с лепниной стены и длинные ряды деревянных скамей. Прилипчивый священник стоял на коленях перед алтарем, украшенным белоснежными лилиями.

— Вы еще можете вернуться, Эрик… Завтра, — не оборачиваясь, сказал он. — Облегчить смерть несчастному отцу… хотя нет, наверное, он сможет сам. Пережить единственного сына, это так больно. И вы — причина той боли.

— Вы не смеете!

— Что же вы заладили-то. Не смеете, да не смеете. Смею. — Священник поднялся. — Вы — не смеете. И исчез. Эрик хотел так же исчезнуть, в любое место, подальше отсюда, но впервые за долгие годы дар изменил ему. Да и от себя не убежишь… Долгожданный отдых прояснил разум, а боль… боль того человека на кладбище приобрела другой оттенок. Это Эрик виноват. Это Эрик поил его молодого, оттого глуповатого мальчишку стрихнином. Эрик… Эрик, который все это делал для собственного сына, для сына облегчал другим уход в тот мир, вдруг понял, что сам убил чьего-то сына. И чью-то дочь. И чью-то жену, сестру. А вместе с ними… и Хельгу. Убил Хельгу. Оттолкнул тогда, убежал, вместо того, чтобы остаться с ней и… поддержать, не дать уйти. «Каждый имеет право на смерть». Эрик упал на колени, нащупал за поясом рукоятку пистолета. Со дня смерти жены он так с ним и не расстался. Вместе с пистолетом из-за пояса выпали и янтарные четки. «Вас не поймают?» Уже поймали. Пусть и иначе, чем они оба думали. Эрик взвел курок и щелчок эхом отозвался в пустом костеле. От аромата лилий дико кружилась голова, а в солнечном свете насмешливо плясали пылинки. «Б… боль… но. Спа… спаси….» Если только одно спасение — смерть. И пора уж, пора решиться. Дуло холодило висок. Только чуть шевельнуть пальцем и…