Правила склонения личных местоимений - [13]

— Не знаю, — перебиваю я.

— Что не знаешь? — Катя, кажется, теперь в ступоре.

И тут бы мне помолчать, чтобы подольше насладиться тишиной, но я же не могу! Черт, я такой несдержанный! И моментально отвечаю:

— Не знаю, какие у тебя там проблемы! У нас тут до хрена проблем! Мы переболели ветрянкой, гриппом — я сейчас говорю о Ксюше. — У нас обнаружилась аллергия на некоторые ягоды, нам повысили квартплату, а с недавних пор мы еще и ругаемся матом в детском саду, но это, честно говоря, не проблема. Это так, к слову. — я делаю паузу, дожидаюсь, пока у Кати созреет ответ, и только она открывает рот, чтобы возразить, спрашиваю. — Кофе будешь?

— Что? — теряется она.

— Кофе делать тебе? Что-что! — ворчу я.

— Ну сделай. — уже совсем потеряно отвечает сестра.

Катя быстро успокаивается, пока я делаю ей кофе, и потом продолжает, как будто снова оправдываясь.

— Ром, прости меня. Может быть, я должна была остаться, но ты же понимаешь. Мне хотелось вырваться из всего этого. Я просто устала… И потом… Все-таки надо строить собственное будущее, не держась за прошлое, каким бы оно ни было…

Катя бы еще долго продолжала сыпать книжными фразами и красивыми мудрыми цитатами из неизвестных мне источников, но только я не собираюсь этого выслушивать.

— Может быть? — передергиваю я и кривлю губы.

— Что может быть? — снова не понимает Катя.

Нет, она совершенно не улавливает ход моих мыслей! Я после слов «может быть, я должна была остаться…» вообще перестал ее слушать.

— Ты сказала «может быть», — отвечаю. — Хорошо, что у тебя хоть какие-то сомнения остались. И что ты потом про «вырваться» говорила?

— Я говорила, что хотела вырваться… — совершенно подавлено мямлит сестра.

— Откуда вырваться, Катя? Ты о чем, вообще?! — я уже разошелся не на шутку. — Да он тебя никогда пальцем не трогал! С чего тебе так плохо-то было?! И чего ж ты приперлась, если так рвалась отсюда свалить?!

— Я соскучилась… — уже чуть ни плача отвечает сестра. — Я хотела вас увидеть… Рома…

— Увидела? — снова перебиваю. — Всё?

— Хватит! — срывается она. — Хватит меня обвинять! Я ни в чем перед тобой не провинилась! А если тебе покоя не дает, что папа меня не трогал, так я не знаю, почему! Вот за это и правда прости!

Старшая сестра теперь хочет побольнее меня уколоть. Вряд ли у нее получится. Хотя, меня, конечно, цепляет та мысль, что Катю-то папаша никогда не бил, но не это главное. Главное, чего я ей никогда не прощу, это того, что она свалила в свой университет, оставив нас тут, меня, Ксюшку и маму. Главное, что нам бы совсем не помешала ее помощь в эти полтора года, но сестренка даже летом не удосужилась приехать. У нее там, видите ли, был жесткий период адаптации. А у нас тут был просто сказочный период все это время! Когда мама совсем слетела с катушек, когда ей стало совсем хреново, когда отец так технично сплавил ее в больницу, а потом окончательно на все забил и нашел себе новую бабу, и мне пришлось из кожи вон лезть, чтобы придумать что-то, что позволило бы нам избежать всего этого кошмара со службами опеки, — это был очень легкий период для нас, просто прекрасный! Когда мне в пятнадцать лет пришлось освоить все домашние дела, включая готовку, уборку, стирку и бог знает что еще, когда мне приходилось ходить в школу, искать работу, успевать следить за Ксюшкой, да еще врать всем подряд, чтобы не приставали с расспросами. Когда мне пришлось врезать еще один замок, чтобы отец не мог просто так войти к нам, когда мне приходилось отбиваться от его кулаков… Да, это был офигенный период. Но в какое он может идти сравнение с периодом адаптации в университете!

— Соскучилась, говоришь? — отвечаю, терзаемый всеми этими нерадостными мыслями и сжигаемый острой нелюбовью к старшей сестре. — Ты у мамы давно была?

— А ты сам давно был? — передергивает Катя, пытаясь, видимо, в чем-то меня уличить.

— Вчера! — бросаю я ей в лицо, и Катя мгновенно затихает.

— Почему ты не сказал мне? — вполголоса говорит сестра.

— Потому что ты не спрашивала! — отвечаю. — Ты ведь спешила повидаться со своими школьными друзьями!

— Как она? — Катя берет со стола чашку кофе и опускается на стул.

— Сходи — узнаешь.

— Я не знаю, куда. Ты дашь мне адрес? — теперь она вдруг заговорила совсем робко. Впрочем, это правильно, это не так меня раздражает.

— Папочке позвони, — говорю, делая ударение на первое слово. — Он тебе расскажет. Он в курсе.

Тут в кухне появляется Ксюшка, и я делаю Кате жест, чтобы молчала. Слава Богу, это она понимает.

9

Я сижу на полу в гостиной перед телевизором, облокотившись о диван. Ксюшка — рядом со мной. Я обнимаю ее. Она ест мороженное, увлеченно наблюдая, как по большому плазменному экрану проносятся стаи антилоп, зебр и буйволов. Уже вечер. Сестренке скоро надо ложиться спать, и я подумал, что фильм о дикой природе усыпит ее. Как же я ошибся! Все это только увлекло ее и пробудило такой интерес, что думаю, просто фильмом мне теперь не отделаться — придется отвечать на подборку тематических вопросов.

Часов в одиннадцать приходит Катя. Я открываю ей дверь, и бегом возвращаюсь к Ксюше. Мы продолжаем увлеченно следить за охотой гепарда, когда Катя, расстроенная, раздавленная и виноватая, появляется в дверях гостиной. Она некоторое время смотрит на нас, отчаянно пытаясь сдерживать слезы. Я понимаю, что она сегодня все-таки была у мамы.