Правда об Афганской войне. Свидетельства Главного военного советника - [20]

Сделав круг, наши два вертолета приземлились у КП. На лицах встречавших я увидел отпечаток нервозного и мрачного настроения. На КП находились командир Первого армейского корпуса или, как говорят афганцы, Центрального корпуса сорокалетний, в полном расцвете сил, полковник Халиль Ула, командир Второго армейского корпуса, сухопарый, с сильной сединой генерал-лейтенант Мир Тохмас, несколько генералов и офицеров Генштаба ВС ДРА, один из заместителей командарма-40 и, конечно, мой заместитель по ведению боевых действий генерал-лейтенант Шкидченко. С ним — еще два генерала: старший советник при командующем ВВС и ПВО Афганской армии и второй — старший советник при командующем артиллерией Афганской армии.

Среди этих начальников высокого ранга не самой заметной фигурой был полковник Шатин — командир 70-й отдельной мотострелковой бригады, которая воевала здесь в районе Кандагара во взаимодействии с 7-й и 15-й пехотными дивизиями. Шатин был ранен, его рука висела на груди на черной повязке.

Из всей этой большой группы военачальников надо было побеседовать лишь с несколькими, наиболее, на мой взгляд, рассудительными и опытными. А это не так просто сделать, как может показаться. Ведь тут собраны союзники высокого ранга, руководство корпусов афганской армии и много советских и афганских высоких армейских чинов. Извинившись перед остальными военачальниками, чтобы выиграть время и освоитья с обстановкой, я отозвал в сторону раненого комбрига полковника Шатина, и мы зашли вдвоем с ним в штабной автобус.

Шатин бодрился, но я видел, что он в нервном шоке и попросил его успокоиться.

— Можешь терпеть?

— Так точно.

Тогда я позвал Петра Ивановича Шкидченко, обоих командиров афганских корпусов, заместителя командарма-40 и переводчика.

И вот что я узнал.

После того, как 23 ноября были высажены в десяти местах десанты, то есть перед началом следующего дня операции по уничтожению группировки противника в виноградниках, П. И. Шкидченко, во избежание большой крови, приказал с наступлением рассвета разбросать над виноградниками с трех вертолетов листовки с призывом к душманам: «Сдавайтесь! Вы окружены! Ваша жизнь будет сохранена!».

Десанты к этому времени прочно заняли жесткую круговую оборону, обручем опоясав зону. Им было строжайше приказано никого из зоны не выпускать, не позволять ни отдельным душманам, ни группам приближаться к себе на дальность автоматного выстрела.

Два часа прошло. Нет ответа. Тогда Шкидченко с командирами корпусов решил прочесать местность. Я внимательно слушаю Шкидченко и наблюдаю за реакцией на его доклад командиров армейских корпусов афганской армии. Мир Тохмас спокоен и невозмутим, как истинный мусульманин, а вот Халиль то и дело бледнеет.

— Территорию виноградников я разделил условно на две части, — продолжает доклад Шкидченко. — Северо-восточную поручил командиру 7-й пехотной дивизии, а северо-западную и западную часть — командиру 15-й пехотной дивизии. В случае оказания противником сопротивления приказал вступить с ним в бой и уничтожить его или пленить. Завершить выполнение этой задачи должен был их выход на соединение с вертолетными десантами, после чего дивизиям надо было оставаться в готовности к новым боевым действиям.

Костин синхронно тихо переводит командирам корпусов доклад Шкидченко. Я наблюдаю за ними, слушая доклад. Мир Тохмас по-прежнему невозмутим, Халиль явно нервничает. У него в руке сигарета.

— Курыть? — вопросительно умоляет Халиль.

— Нет, — отвечаю. Я хочу понять меру соучастия «наших» афганцев в этом деле.

— Я предполагал, — продолжал Шкидченко, — что успех 7-й и 15-й дивизий закрепит 70-я отдельная мотострелковая бригада 40-й армии. Командиры 7-й и 15-й дивизий решили действовать в пешем порядке — чтобы не разрушать плантацию виноградников. И вот через два часа после того, как на призывы сдаться ответа от душманов так и не поступило, начали действовать два полка 7-й пехотной дивизии и два полка 15-й пехотной дивизии.

Оба командира корпуса встали, подтянулись, готовые, очевидно, к любой неожиданности. Странно! Я попросил их присесть и слушать далее доклад Шкидченко.

— Развернувшись в предбоевой и боевой порядки, полки пошли в пешем строю в заданных направлениях, разумеется, с разведкой и органами охранения, — говорил Шкидченко. — Через час-полтора, как я уже доложил, вслед за этими афганскими полками должна была начать движение 70-я бригада. Впереди — центральный батальон в предбоевых порядках взводными колоннами; затем справа и слева уступом должны были пойти еще два батальона, тоже в предбоевых порядках, но в ротных колоннах. В резерве комбрига оставался танковый батальон. Сам комбриг на БМП был в центре бригады.

— Так точно! — вскочив с места, хрипло подтвердил Шатин.

— Все развивалось, казалось, благополучно и по плану. Проходит час, проходит полтора, два — никаких выстрелов, никаких признаков боя. Комбриг по моему сигналу, — продолжил доклад Шкидченко, — начал движение центрального батальона. Афганские полки к этому времени уже углубились на три-четыре километра в заросли виноградника. Они уже не просматривались с моего командного пункта. Но и признаков боя впереди тоже не наблюдалось и не слышалось. Выходит, что никто никакого сопротивления афганским полкам не оказывал. У меня возникло недоумение: неужели и на сей раз душманы нас перехитрили? Ушли из-под носа, из плотного кольца окружения?! И неужели наша агентурная разведка — наша надежная разведка! — не сумела вскрыть хитрость противника и не выявила, что моджахедов уже нет в виноградниках?