Правда о Салли Джонс - [96]
Ни души вокруг, черные железные ворота закрыты.
Меня вдруг охватило пронзительное, ужасное чувство, что мы ждем напрасно, что все это недоразумение или жестокая шутка.
Но вдруг сквозь шум воды мы услышали громкий щелчок. В больших двойных воротах открылась небольшая дверь.
Первым показался инспектор Умбелину в плаще, туго обтягивающем живот.
За ним шел Старшой.
На нем была та же одежда, как в тот день, когда мы расстались три года назад. Только сидела она на нем свободнее. В одной руке он держал черный футляр с гармоникой.
Старшой немного постоял, подставив лицо дождю, а потом подошел к нам. Он посмотрел сперва на меня, потом на Ану и наконец на синьора Фидардо. Никто из нас не знал, что сказать. Мне показалось, что Старшой плачет, но, наверное, это просто капли дождя катились по его щекам.
Синьор Фидардо кашлянул и сказал:
– Очень рад знакомству, сеньор Коскела. Добро пожаловать на свободу.
Тогда Старшой поставил инструмент на землю, сделал два шага вперед и обнял синьора Фидардо. Потом он обнял Ану. Он обнимал ее так долго, что она чуть было не лишилась чувств. Наконец он отпустил ее и прижал к груди меня. Я крепко обхватила его и не выпускала долго-долго. Букет превратился в метелку.
Инспектор Умбелину приехал на машине. Ана села вперед, а мы с синьором Фидардо и Старшим втиснулись на заднее сиденье. Никто так и не заговорил. Старшой за все это время не проронил ни слова.
Один инспектор, казалось, был ничуть не смущен. Он весело насвистывал, лавируя между колдобинами на улицах Камполиде.
Вдруг из-под капота повалил белый дым.
– Что случилось? – в один голос спросили Ана и синьор Фидардо.
– Понятия не имею, – сказал инспектор Умбелину и быстро подъехал к тротуару.
Старшой вышел под дождь, я поспешила за ним. Мы подняли капот.
Найти поломку было нетрудно. Из трещины в блоке цилиндров вытекала охлаждающая жидкость.
– Придется, наверное, оставить машину здесь, – сказал Старшой.
Я кивнула. Похоже на то.
Старшой немного подумал. Потом оглянулся.
– Мне показалось, мы проезжали мимо двора, где собирают металлический лом.
Старшой был прав. Мы переглянулись. Теперь я поняла, что он задумал.
– Рискнем? – спросил он.
Я радостно закивала.
Двор находился всего в двух кварталах оттуда. Хозяин сидел на веранде своего сарайчика, курил и смотрел на дождь. Он заметно оживился, когда Старшой объяснил, что нам нужно. Всего за несколько минут он нашел все, что мы искали: кусок жести, прокладку, несколько маленьких винтиков, коловорот и метчик. Старшой заплатил хозяину за материал и обещал, что скоро вернет инструменты.
Пока мы со Старшим чинили под дождем мотор, Ана, синьор Фидардо и инспектор ждали в машине. Через полчаса мы заделали течь, по крайней мере временно. Пока я относила инструменты, Старшой залил в рубашку охлаждения воду. Потом попросил синьора Фидардо завести двигатель. Мотор работал как часы. Прокладка держала.
– Это вы наверняка заранее спланировали! – сказал Старшой, садясь на заднее сиденье, и расплылся в широкой и счастливой улыбке. – Отличное начало новой жизни на свободе!
Глава 75
Большой скандал
Старшой поселился у нас на Руа-де-Сан-Томе. Первые дни Ана, синьор Фидардо и он в основном сидели на кухне и разговаривали. Нужно было столько всего рассказать и объяснить. На плите грелся чайник. Пахло кофе, хлебом и дымом сигар. Я сидела, подобрав ноги, на диване и мечтала о том, чтобы это никогда не кончалось.
Старшой изменился. Не сильно, но не заметить этого я не могла. На одной щеке у него появился уродливый шрам, нос был немного свернут на сторону. Волосы на висках поседели. Да и походка стала другой. Более осторожной, что ли. Он вздрагивал от неожиданных звуков и никогда, если это было возможно, ни к кому не поворачивался спиной. Думаю, сам он об этом не задумывался.
Когда Ана спросила, было ли тяжко в тюрьме, Старшой отвечал уклончиво.
– Ну да, – сказал он. – Но по вечерам было вполне сносно. Я сидел в камере и играл на гармонике. Лучшего подарка я в жизни не получал. А когда вы, Ана, приезжали и пели… эх, я был так счастлив, что и словами не опишешь.
Я ничуть не беспокоилась, поладит ли Старшой с Аной и синьором Фидардо. Да и не о чем тут было беспокоиться. Они понравились друг другу с самого начала. Когда Старшой стал понемногу уставать от разговоров и сидения на месте, синьор Фидардо предложил ему работу в своей мастерской.
– Работе я только рад, если она окажется мне по силам и если я не буду вам обузой, – сказал Старшой. – Жалованье мне ни к чему, за еду и койку я заплачу. Комендант тюрьмы выдал мне немного денег, так что кое-что у меня есть. Я и так перед вами в огромном долгу и никогда не смогу отплатить вам и Ане за все, что вы для меня сделали.
Теперь мы работали в мастерской втроем. Синьор Фидардо начал мастерить скрипку, которую давно уже обещал одному из своих клиентов. Мы со Старшим чинили инструменты. Старшой быстро обучился всему, что от него требовалось. Он уже и так многое знал об устройстве гармоник. Чтобы скоротать время в тюрьме, он несколько раз разбирал и снова собирал свою гармонику.
Пока мы сидели со Старшим в мастерской, я заметила и другие произошедшие с ним перемены. На «Хадсон Квин» за работой он всегда издавал массу звуков. Он беседовал сам с собой о том и о сем, свистел, беспечно напевал какую-нибудь песенку или вслух рассуждал о какой-то насущной проблеме. Сейчас же он по большей части молчал. До того как Старшой попал в тюрьму, я почти всегда знала, о чем он думает, когда молчит. Сейчас разгадать его мысли было невозможно.
