Правда о Салли Джонс - [21]
Видеть, как она страдает, было выше моих сил. Меня страшно мучила совесть. Не один раз я собиралась сесть и написать ей, что произошло той ночью.
Но так и не смогла.
Единственный человек, который узнал, что на самом деле случилось, был синьор Фидардо. Как-то раз он встретил Жорже в трамвае. Жорже был бледен и истощен. Его глаза, раньше суровые и наглые, теперь боязливо бегали туда-сюда.
– Я должен предупредить вас, синьор Фидардо, – прошептал он, – вас подстерегает большая опасность. Ведь вы живете в том же доме, что и Ана Молина. Берегитесь ее! Особенно в полнолуние. Она… оборотень! Я видел это собственными глазами. Это ужасно! Только никому не рассказывайте. Люди решат, что я сошел с ума. Но я не сумасшедший. Я не сумасшедший…
И Жорже сошел с трамвая и исчез в толпе на Праса-Россиу.
Синьор Фидардо улыбался во весь рот, когда рассказывал мне о встрече с Жорже. Да что там, он готов был расхохотаться.
– Я все-таки не дурак – я-то понял, что примерно произошло. Ты молодчина, черт меня подери! Спасибо тебе, Салли Джонс!
Впервые в жизни синьор Фидардо назвал меня по имени.
Глава 18
Подарок
Когда-то я любила орангутанга по имени Баба. Он предал меня. Поэтому я знаю, что значит тосковать по любимому. Знаю, что кажется, будто это горе неизбывно. Но оно проходит. Прошло и у Аны.
Но не сразу, а лишь через несколько месяцев. Днем она работала, а по ночам плакала. И за все это время не спела ни одной ноты.
Синьора Фидардо не слишком беспокоила ее любовная хандра. Зато он всерьез переживал, что она перестала петь.
– Ну конечно, – мрачно заметил он. – Стоило ей избавиться от этого Жорже, который музыку на дух не переносил, как она перестала петь!
Но синьор Фидардо зря беспокоился. Пережив свое горе, Ана снова запела. И теперь как будто даже еще красивее, чем раньше. Ее голос стал увереннее и одновременно легче.
Синьор Фидардо сразу принялся уговаривать ее начать наконец выступать. Ана по-прежнему отказывалась. Но отказ ее звучал уже не так категорично, как раньше.
Работа над гармоникой подходила к концу. Я сделала новую меховую камеру из козлиной кожи. Заменила левый полукорпус и почти всю правую и левую механику. Ошкурила, покрасила и покрыла лаком дерево. Когда солнце светило на твердую лаковую поверхность, инструмент сверкал, как красный рубин.
Единственное, что оставалось сделать, это вырезать новую декоративную сетку из тонкой латуни. Синьор Фидардо снял с одной из полок большую тяжелую книгу и положил на мой стол.
– Эта книга досталась мне от дяди. Она лежала в моем чемодане, когда я почти пятьдесят лет назад приехал сюда из Италии. По сей день это лучшая подборка узоров для сетки. Выбери узор, который тебе больше всего нравится, и перенеси его на латунь при помощи копировальной бумаги.
Через три дня я выбрала узор и перенесла его на латунную пластину. Еще через неделю я вырезала рисунок ювелирным лобзиком синьора Фидардо. Поздним вечером я просверлила отверстия и прикрепила «ажурку» к корпусу тончайшими латунными гвоздиками.
Гармоника была готова.
Но не совсем. Кое-чего не хватало, и я знала чего.
В книге синьора Фидардо на нескольких страницах были показаны красивые буквы. Я перерисовала те, которые мне были нужны, выпилила их из остатков латуни, потом зачистила и отшлифовала. Аккуратно острейшей стамеской вырезала на корпусе углубления и вставила в них буквы.
Теперь на гармонике ярко сияло имя «КОСКЕЛА».
В тот вечер синьор Фидардо настроил мой инструмент. Он аккуратно шлифовал каждый голосовой язычок, пока не добивался чистоты звука. У гармоники много голосов, так что закончил он только к вечеру, когда Ана вернулась с работы. Он пригласил ее к себе и достал бутылку кампари.
– Это надо отпраздновать, – сказал он. – Таков обычай, когда ученик заканчивает первую самостоятельную работу.
Ана и синьор Фидардо долго любовались моей гармоникой. Я была очень горда собой.
– Я и не догадывалась, что гармоника предназначалась для Коскелы, – сказала Ана и улыбнулась мне.
– Я тоже, – поддакнул синьор Фидардо. – А могли бы догадаться. Разве может быть лучший подарок для человека, который сидит за решеткой?
Потом синьор Фидардо сыграл на моей гармонике, чтобы проверить, как она звучит, а Ана спела фаду. Это были восхитительные звуки.
На следующий день синьор Фидардо поднялся со мной в квартиру двумя этажами выше. Там он держал инструменты и разные материалы для своей работы. У стены стояли листы дорогой фанеры, а сверху, на полках хранилась древесина, разложенная по сортам и качеству. Полки на противоположной стене были забиты музыкальными инструментами. Некоторые лежали в футлярах с ручками и железными уголками, некоторые были завернуты в мягкую ткань. В углу стояли две фисгармонии и блестящая туба.
Синьор Фидардо достал один из футляров. Он был пустой и с виду совершенно новый, с хромированной пряжкой и кожаной ручкой. Внутри была мягкая подкладка из голубого бархата, чтобы уберечь инструмент от царапин и пыли.
– Этот футляр идеально подойдет для гармоники Коскелы, – сказал синьор Фидардо. – Такой замечательный инструмент нельзя дарить в обыкновенной картонной коробке!
