Правда о Салли Джонс - [101]
Но спокойствие длилось недолго. Еще в Гоа я заразился малярией, в Кочине же мое здоровье только ухудшилось, и мне было все труднее выполнять свои обязанности. В конце концов я перестал справляться с работой. Начальник головной конторы в Гоа уволил меня и прислал на смену другого человека.
Из служебной квартиры в Форте Кочин я перебрался в дешевую комнату в еврейском квартале Маттанчери. Хозяева, муж и жена, стали моими первыми и единственными друзьями в Индии. Они заботились обо мне, как о родном человеке. Мне больно думать об этом, потому что я оставил их внезапно, не объяснив, почему уезжаю. Однажды ночью я спустился в порт и купил билет на торговое судно, которое на следующее же утро отходило в Грецию, в город Пирей.
Плавание длилось шесть недель. Наш пароход сделал несколько остановок по дороге. Я прибыл в Пирей месяц назад. К тому времени я был скорее мертв, чем жив. Заботами капитана меня устроили в португальскую гостиницу для моряков и немного подлечили. Как только мне позволили встать с койки, я купил билет на пароход в Лиссабон. Он отходит через восемь дней.
Читая эти строки, вы наверняка спрашиваете себя, почему я все-таки решил вернуться домой. Подозреваю, однако: если я напишу правду, вы подумаете, что я совсем лишился рассудка. Но я все равно должен сделать это, чтобы мое признание было полным.
В Кочине я получил сообщение. Это было объявление, приколотое на пристани в порту. На нем – короткий текст, который моя возлюбленная однажды написала под своим портретом в миниатюре. Она подарила этот портрет мне, и я всегда носил его на шее в медальоне, но потерял той ночью, когда упал в воду у Праса-ду-Комерсиу.
Думаю, кто-то нашел мой медальон, и текст был посланием, которое мог понять только я. Я догадываюсь, кто это был, однако об этом я умолчу.
На Пирей опустилась ночь. Из окна я вижу, как над Эгейским морем встает луна. Мне тяжело далось это письмо, я изможден. Но дело сделано. Я слишком долго откладывал свое возвращение домой, и теперь неизвестно, дотяну ли я до Лиссабона. Хотя, пожалуй, неважно, доберусь я живым или мертвым. Мое тело, паспорт и это письмо – достаточные основания, чтобы освободить Коскелу.
Но если я все же останусь в живых, я хочу лишь одного. В последний раз навестить могилу Элизы Гомеш.
Пирей, 27 марта
Альфонс Морру
Глава 77
Поминки
В день, когда хоронили Альфонса Морру, небо от края до края было затянуто тонкими светлыми облаками. Неподвижный воздух сладко пах бугенвиллеей, которая пышно цвела в садах и парках Лиссабона.
Жуан устроил так, чтобы Альфонса похоронили рядом с Элизой. Мы со Старшим сделали гроб, а синьор Фидардо вырезал красивый крест из лиственницы.
На похоронах нас было семеро. Кроме священника – я со Старшим, Ана, синьор Фидардо, Жуан и инспектор Умбелину. Доктор Домингеш тоже хотела прийти, но утром она была занята на работе. Ана спела песню о любви, Старшой и синьор Фидардо ей аккомпанировали. Никто не плакал, но у Жуана и инспектора Умбелину сильно блестели глаза.
После похорон мы все поехали в «Пеликану». Кабак был вообще-то закрыт, но сеньор Баптишта и сеньора Мария захотели устроить поминки. Сначала все сидели притихшие, с торжественным видом, но по мере того как сеньор Баптишта приносил пиво и выставлял все новые рюмочки с агуарденте, голоса за нашим столом становились все веселее и громче. Когда сеньора Мария после полудня начала поджаривать ребрышки, инспектор Умбелину позвонил своей жене Рите и сказал, чтобы не варила картошку, а лучше приходила в «Пеликану». А тут еще мимо проходил один гитарист из «Тамаринда». Услышав из-за дверей закрытого кабака смех, он заглянул посмотреть, что происходит. Следом явились и два других тамошних гитариста с женами, детьми и инструментами, а за ними – толпа музыкантов из Алфамы и Моурарии.
Слух о празднике быстро разнесся по кварталу. Когда вечером, окончив смену, к нам присоединилась Роза Домингеш, в «Пеликану» уже набилось столько народу, что многим приходилось сидеть в окнах, свесив ноги на улицу. Я помогала сеньору Баптиште и таскала из подвала ящики с пивом. Сам он обслуживал гостей у барной стойки, во все горло распевая песни, которые играл случайно собравшийся оркестр.
В полночь столы и стулья раздвинули и начались танцы.
Ближе к трем пришли два патрульных полицейских разогнать гулянье – кто-то из соседей пожаловался на шум. Но когда полицейские протиснулись внутрь, первое, что предстало их взглядам, – это инспектор Умбелину, кружащийся в безудержном фокстроте с доктором Домингеш. И полицейские тут же попятились к выходу.
Я немного устала, но домой идти не хотелось. Я забралась на пирамиду из столов, составленную в углу, и смотрела оттуда на моих друзей, мелькающих в толпе. За барной стойкой Жуан рассказывал местной детворе страшные истории про привидения. Синьор Фидардо танцевал с супругой инспектора. Со стороны казалось, что он почти не движется, но при этом он изящно скользил по полу, крепко прижав к себе сеньору Умбелину. Старшой играл на гармонике вместе с оркестром. Его глаза немного косили от выпитого пива, но пальцы безошибочно находили нужные кнопки. Ана танцевала с инспектором Умбелину. Доктору Домингеш пришлось перевязывать одного матроса, который вывихнул большой палец, пока мерялся силой с сеньором Баптиштой.
