Правда о капиталистической демократии - [13]

Есть, однако, второй уровень, который можно обозначить как «политическая демократия». Он предполагает шаг вперед по сравнению с электоральной демократией, что выражается в создании политического режима, позволяющего учредить в определённой мере эффективное политическое представительство, реальное разделение властей, улучшение механизмов народного участия через механизмы референдумов и консультаций, усиление законодательных органов власти, учреждение специализированных органов по контролю за исполнительной ветвью власти, эффективное обеспечение прав общественного доступа к информации, общественного финансирования политических кампаний, институциональные средства минимизации роли лобби и частных групп интересов и т.д. Не надо говорить, что этот второй тип политических режимов, который можно охарактеризовать как один из возможных вариантов «демократии участия» никогда не существовал в латиноамериканских обществах. Нашим максимальным достижением была лишь «электоральная демократия».

Третий уровень можно обозначить как «социальная демократия». Она сочетает элементы двух предыдущих уровней с социальным гражданством, то есть предоставлением широкого спектра прав, выраженных в уровне жизни и всеобщем доступе к образованию, жилью и здравоохранению. Как заметил Гёста Эспинг-Андерсен, хорошим указателем степени социальной справедливости и эффективного гражданства в конкретной стране является степень «де-коммодификации» предоставления основных товаров и услуг, необходимых для удовлетворения фундаментальных человеческих потребностей людей. Другими словами, «де-коммодификация» означает, что человек может выжить, не будучи зависимым от капризной логики рынка, и, как замечает Эспинг-Андерсен, она «усиливает права наёмных работников и ослабляет абсолютную власть нанимателей. Именно поэтому наниматели постоянно выступали против неё» 35 .

Там где обеспечение образования, здравоохранения, жилья, отдыха и социальной безопасности, то есть наиболее важных элементов, освобождено от исключительной предвзятости, введённой рынком, мы, скорее всего увидим подъём справедливой и сильной демократии. Другой стороной «коммодификации» является исключение, поскольку она означает, что только те, у кого есть достаточно денег будут способны приобрести товары и услуги, необходимые в условиях гражданства 36 .

Поэтому, те «демократии», которые не в состоянии предоставить справедливый и равный доступ к основным товарам и услугам, то есть в том случае, когда они не признаются всеобщим гражданским правом, не выполняют основные требования субстанциональной теории демократии, понимаемой не только как формальная процедура в шумпетерианской традиции, а как определённый шаг в направлении создания справедливого общества. Как справедливо отмечал Руссо: если у вас есть крепкое и устойчивое государство, необходимо следить за тем, чтобы в нём не было запредельного богатства для немногих. В нём не должно быть ни миллионеров, ни нищих. Эти группы неотделимы друг от друга и обе являются фатальной угрозой общему благу. Там, где они существуют, общественная свобода становится обменным товаром. Богатые покупают её, бедные продают 37 .

Ситуация в Латинской Америке точно вписывается в то, что Руссо рассматривал как фактор «фатальный для общего блага», и это стало не результатом игры анонимных социальных сил, а последствием неолиберального проекта усиления капитализма, навязанного упорствующей коалицией местных правящих классов и международного капитала. До недавнего времени страны Скандинавии и Латинская Америки отображали противоположные полюса этой дихотомии. В странах Скандинавии политически активные граждане, наделённые стабильными правами всеобщего доступа к основным товарам и услугам, заложенных в фундаментальный «общественный договор» стран Скандинавии (и более разбавлено также в европейских социальных формациях). В этих странах достигнут уровень «зарплаты гражданина», то есть всеобщей гарантии против социального исключения, поскольку она через «не-рыночные» политические и институциональные каналы обеспечивает доступ к определённым товарам и услугам, которые в отсутствие подобных гарантий, могли бы быть приобретены только на рынке и только теми гражданами, чей доход может позволить им это сделать 38 . Ровно противоположным образом обстоит дело с демократическими капитализмами в Латинской Америке с их смесью непоследовательных процессов предоставления политических прав, сосуществующих с растущим ухудшением экономических и социальных гарантий, перманентным пустым формализмом выборов, абстрактным процедурализмом, являющимся верным знаком будущего деспотизма.

Таким образом, после многих лет «демократического перехода» мы получили демократии без граждан: демократии свободного рынка, чей главной целью является гарантирование доходов правящих классов, а не социальное благополучие населения.

Четвёртым и самым высоким уровнем демократического развития является «экономическая демократия». Это модель основывается на точке зрения, что в случае демократизации государства, нет причин исключать частные фирмы из процесса демократического развития. Даже автор настолько связанный с либеральной традицией как Роберт Даль порвал с политическим редукционизмом, характерным для этой точки зрения, утверждая, что «так как мы поддерживаем демократический процесс в управлении государством, несмотря на существенные несовершенства на практике, поэтому мы поддерживаем демократический процесс в управлении демократическими предприятиями, несмотря на несовершенства, которые ожидаются нами на практике» 39 . Мы можем и должны сделать ещё один шаг вперед, сказав, что современные частные фирмы являются «частными» в юридическом измерении, которое в рамках буржуазного государства защищает существующие отношения собственности силой закона. На этом «частный» характер фирм заканчивается. Их потрясающий вес в экономике, а также в политических и идеологических сферах, делает их действительно общественными действующими лицами, которые не должны исключаться из демократического проекта.