Правда о капиталистической демократии - [14]
Замечания Грамши по поводу произвольного и классово-предвзятого проведения различий между государственным и частным необходимо выставить снова на первый план. Экономическая демократия означает то, что демократический суверен имеет эффективные средства решения важнейших экономических проблем, влияющих на социальную жизнь, в независимости от того приняты частными или государственными субъектами или будут влиять на них. В противоположность тому, что утверждают либеральные теории, если в социальной жизни есть что-то более политическое, чем государство, то это без сомнения – экономика. Политическое в самом глубоком значении этого слова – это способность влиять на тотальность социальной жизни, обуславливая жизненные возможности всего населения. Ничто не может быть более политическим, чем экономика – сфера, в которой ограниченные ресурсы распределяются между различными классами и группами населения, обрекая большинство на бедное и жалкое существование, в то же время, благословляя меньшинство на всевозможные богатства. Ленин был прав: политика – это концентрированное выражение экономики. Все неолиберальные разговоры про «независимость» центральных банков, нежелание неолибералов принять общественную дискуссию по поводу экономической политики в более широком формате на том основание, что она является лишь «техническим» вопросом, находящимся за пределами компетенции дилетантов – это всего-навсего идеологическая дымовая завеса для отвращения вмешательства демократии в процесс принятия экономических решений.
Выводы
После десятилетий диктаторских режимов, сопровождающихся кровопролитием, социальная борьба народных масс вернула Латинскую Америку назад (или в некоторых случаях в первый раз) к первому и наиболее простому уровню демократического развития. Но даже это скромное достижение постоянно блокировалось противостоящими силами, неготовыми отказаться от своего привилегированного доступа к власти и богатствам. Если капиталистическое общество везде доказало свою ограниченность и неустойчивость для построения крепкого демократического порядка, латиноамериканский периферийный и зависимый капитализм показал, что он ещё более неспособен создать крепкие основания для демократии. И он оказывается очень недоброжелательным к сильному народному желанию и давлению, которые сегодня являются манифестом открытия новых путей к массовому политическому участию и самоуправлению, и которые могут привести к полной реализации демократии. Приобретённый опыт, такой как «участие в создании бюджета», первоначально апробированное под руководством Партии трудящихся Бразилии в Порту-Алегре в Бразилии, многократные призывы провести народный референдум в Венесуэле, демократия простого народа на Кубе, основанная на высоком уровне политического участия и участия в рабочем и местном самоуправлении являются существенными шагами в этом направлении. Традиционная модель «либеральной демократии» стоит перед лицом неизбежной гибели. Её дефекты получили колоссальные пропорции, а недовольство ею постоянно растёт как в развитых капиталистических государствах, так и на периферии. Срочно необходимо создание новой модели демократии. Действительно: замена всё ещё происходит, но первые ранние знаки начала этого процесса уже различимы 40 .
В противоположность тому, что утверждают многие наблюдатели, кризис проекта демократизации в Латинской Америке идёт дальше несовершенств «политической системы» и проистекает из неразрешимого противоречия (которое тем сильнее на периферии) между способом производства, обрекающим наёмный труд на поиск того, кто захочет купить его рабочую силу, чтобы обеспечить своё существование и в своей сущности являющимся деспотичным и антидемократичным; и моделью организации и функционирования политического пространства, основанном на внутренне присущем ему равенстве всех граждан. Формальные демократии в Латинской Америке страдают от наступления неолиберальной политики, которая является фактически подлинной социальной контрреформацией, способной дойти до любой крайности в угоду воспроизводства и улучшения неограниченного господства капитала. «Политика, управляемая рынком не может быть демократической политикой» 41 . Эта политика вызвала последовательное вымирание демократических режимов, созданных высокой ценой человеческих жизней и страданий, возвращая их к пустой формальности лишённой значимого содержания, превращая в периодический симулякр демократического идеала, в то время как социальная жизнь регрессирует к квазигоббосеанской войны всех против всех, отрывая возможность для всех типов аномальных ситуаций.
Но это болезнь не только демократий «низкой интенсивности» на периферии капиталистической системы. В странах самого центра системы, как замечал Колин Крауч, «демократический импульс был на лицо где-то в середине двадцатого столетия», но сейчас мы живём в отчётливо «постдемократическом» веке. В результате «скука, чувство разочарования и крушение надежд установились после демократического движения». Сейчас «мощные интересы меньшинства стали защищаться более активно, чем интересы простых людей…; политические элиты научились изучать, управлять и манипулировать народными требованиями;…людей убеждают голосовать по итогам избирательных кампаний, вкинутых сверху», а глобальные фирмы стали главными и не вызывающими возражений действующими лицами в демократических капитализмах 42 .
Бывают редкие моменты, когда в цивилизационном процессе наступает, как говорят немцы, Stunde Null, нулевой час – время, когда история может начаться заново. В XX веке такое время наступало не раз при крушении казавшихся незыблемыми диктатур. Так, возможность начать с чистого листа появилась у Германии в 1945‐м; у стран соцлагеря в 1989‐м и далее – у республик Советского Союза, в том числе у России, в 1990–1991 годах. Однако в разных странах падение репрессивных режимов привело к весьма различным результатам.
Сборник воспоминаний и других документальных материалов, посвященный двадцатипятилетию первого съезда РСДРП. Содержит разнообразную и малоизвестную современному читателю информацию о положении трудящихся и развитии социал-демократического движения в конце XIX века. Сохранена нумерация страниц печатного оригинала. Номер страницы в квадратных скобках ставится в конце страницы. Фотографии в порядок нумерации страниц не включаются, также как и в печатном оригинале. Расположение фотографий с портретами изменено.
«Кольцо Анаконды» — это не выдумка конспирологов, а стратегия наших заокеанских «партнеров» еще со времен «Холодной войны», которую разрабатывали лучшие на тот момент умы США.Стоит взглянуть на карту Евразии, и тогда даже школьнику становится понятно, что НАТО и их приспешники пытаются замкнуть вокруг России большое кольцо — от Финляндии и Норвегии через Прибалтику, Восточную Европу, Черноморский регион, Кавказ, Среднюю Азию и далее — до Японии, Южной Кореи и Чукотки. /РИА Катюша/.
Израиль и США активизируют «петлю Анаконды». Ирану уготована роль звена в этой цепи. Израильские бомбёжки иранских сил в Сирии, события в Армении и история с американскими базами в Казахстане — всё это на фоне начавшегося давления Вашингтона на Тегеран — звенья одной цепи: активизация той самой «петли Анаконды»… Вот теперь и примерьте все эти региональные «новеллы» на безопасность России.
Вместо Арктики, которая по планам США должна была быть частью кольца военных объектов вокруг России, звеном «кольца Анаконды», Америка получила Арктику, в которой единолично господствует Москва — зону безоговорочного контроля России, на суше, в воздухе и на море.
Успехи консервативного популизма принято связывать с торжеством аффектов над рациональным политическим поведением: ведь только непросвещённый, подверженный иррациональным страхам индивид может сомневаться в том, что современный мир развивается в правильном направлении. Неожиданно пассивный консерватизм умеренности и разумного компромисса отступил перед напором консерватизма протеста и неудовлетворённости существующим. Историк и публицист Илья Будрайтскис рассматривает этот непростой процесс в контексте истории самой консервативной интеллектуальной традиции, отношения консерватизма и революции, а также неолиберального поворота в экономике и переживания настоящего как «моральной катастрофы».