Правда о Бэби Донж - [2]

— Дайте мне кулек конфет для сына.

— Месье Жак здоров? Деревенский воздух должен пойти ему на пользу. А как госпожа Донж? Не скучает в одиночестве?

Этот кулек Франсуа забыл отдать сыну и лишь много дней спустя, недели через три, не меньше, надев костюм, который был на нем в тот день, обнаружил в кармане слипшиеся конфеты.

Да, недели через три! Вот говорят «Через три недели» или «Три недели назад» и даже не представляют себе, что может произойти за эти три недели, нет, за какие-то несколько часов.

Скажи кто-нибудь, что через три недели Беби Донж окажется в тюрьме… Самая нежная, красивая, грациозная из женщин?…

О ней всегда говорили не так, как об остальных, например о ее сестре Жанне.

Если кто-нибудь заявлял: «Вчера я встретил Жанну — выходила от портнихи», — слова эти звучали совершенно естественно. Просто человек встретил Жанну Донж, маленькую, пухленькую, энергичную, непоседливую жену Феликса Донжа. Дело в том, что сестры вышли замуж за двух братьев.

«Я видел вчера Жанну…» — в этом не было ничего необычного.

— Но сказав — «Я был в Каштановой роще и видел Беби Донж», — ваш собеседник обязательно добавлял: «Обворожительная женщина!», или «Она стала еще прелестней, чем раньше», или «Никто не умеет одеваться так, как она».

Беби Донж! Картина, написанная пастелью. Неземное, воздушное существо, слетевшее со страниц сборника стихов.

Беби Донж в тюрьме!

… Франсуа снова сел в машину, хотел было завернуть в кафе Центральное и выпить аперитив, но решил воздержаться — иначе он привезет шампиньоны слишком поздно.

На косогоре он обогнал машину брата. Вел Феликс. Их общая, необъятная и достойная теща г-жа д'Онневиль (фамилия ее покойного мужа до женитьбы писалась Донневиль) [1] восседала рядом с ним, облаченная, как всегда, во что-то легкое, прозрачное и пышное. На заднем сиденье разместились Жанна и двое детей. Десятилетний Бертран высунулся из окошка и помахал дяде.

Обе машины, одна за другой, подкатили к подъезду Каштановой рощи.

— И зачем было обгонять нас? — бросила г-жа д'Онневиль и, посмотрев на открытые окна дома, без всякого перехода спросила:

— Беби уже встала?

Беби Донж прождали добрых минут тридцать: как обычно, она провела за туалетом два часа.

— Здравствуй, мама! Добрый день, Жанна! Привет, Феликс! Ты опять что-то забыл, Франсуа?

— Шампиньоны.

— Надеюсь, завтрак готов? Марта, вы накрыли на террасе? А куда делся Жак? Марта, где Жак?

— Не видела, мадам.

— У ручья, должно быть, — вставил Франсуа. — Утром он поймал рыбку и совершенно ошалел от счастья.

— Промочит ноги — две недели проболеет.

— А вот и месье Жак. Завтрак подан, мадам.

День был знойный, солнечные лучи струились, как густой золотистый сироп, в траве трещали кузнечики.

О чем шел разговор за столом? Во всяком случае, о докторе Жалибере, строившем новую клинику. Заговорила о нем, конечно, д'Онневиль. При этом она не преминула бросить взгляд сначала на Беби Донж, потом на Франсуа. Еще немного — и она спросила бы у дочери: «Разве ты не знаешь, что твой муж и хорошенькая г-жа Жалибер?… Весь город в курсе. По слухам, сам доктор — тоже, но закрывает глаза».

Как бы то ни было, Беби Донж не вздрогнула при имени Жалибер. Ела она изящно, слегка отставив мизинец. Руки ее напоминали произведение искусства. Прислушивалась ли она к беседе за столом? Думала о чем-то своем? Во время завтрака она произнесла всего одну фразу: «Ешь аккуратней, Жак».

На террасе сидели два брата и две сестры, объединенные судьбой в две семьи.

В городе братьев обычно не различали. «Братья Донж» — и все тут. Неважно, кого из них видели, с кем из двух вели, переговоры. Франсуа и Феликс, несмотря на трехлетнюю разницу в возрасте, были похожи, словно близнецы. Феликс, как и брат, унаследовал знаменитый нос Донжей. Одинаковый рост, одинаковая комплекция. Они могли носить одни и те же костюмы, одевались на один и тот же манер — почти всегда серые тона. За столом им не требовалось обмениваться новостями. Чувствовалось, что они всю неделю провели бок о бок, вместе работали в одном и том же деле, в одних и тех же цехах и конторах, виделись с одними и теми же людьми, деля одни и те же заботы.

Вот только характер у Феликса был, пожалуй, менее твердый, чем у Франсуа. Всем заправлял старший — это проявлялось даже в мелочах.

Феликс выбрал непоседу Жанну: она даже в перерыве между блюдами успела закурить, чем навлекла на себя укоризненный взгляд матери.

— Хорошенький пример ты подаешь детям!

— Ты думаешь, Бертран не курит тайком? Позавчера я поймала его, когда он таскал папиросы у меня из сумочки.

— А зачем просить, если ты их все равно не дашь?

— Слыхала?

Г-жа д'Онневиль только вздыхает. Что у нее общего с этими братцами Донж? Большую часть жизни она провела в Константинополе, где ее муж служил управляющим доками. Г-жа д'Онневиль вращалась там, в изысканном обществе дипломатов и важных особ, останавливавшихся в городе проездом. Даже в это воскресенье она одета, как для завтрака в каком-нибудь посольстве в Терапии.[2]

— Марта, подайте кофе и ликеры в сад.

— Можно поиграть в теннис? — спрашивает Бертран. — Сыграем, Жак?

— Он будет играть, когда переварит завтрак. Сначала погуляйте — сейчас слишком жарко.