Правая сторона - [9]

Нет, не видно. Кедры вдоль тропы старые. Кора на замшелых стволах толстая, в ладонь. Теши не теши легким охотничьим топориком — примета ненадежная. Заплывет затес густой живицей, обмохнатится бледно-зеленым лишайником — не найдешь.

Сумрачно. Солнце, наверно, перевалилось за горы, стало зябко. Сейчас бы костер под деревом развести, обсушиться, испечь картошки — подгорелой, с хрустящей корочкой. Посыпать крупной солью… Нельзя. Кордон близко.

Кедры понемногу расступились, внизу лежала большая поляна с полеглой травой, словно по ней волоком таскали тяжелые мешки. Артем недоумевал, глядя на нее.

Вскоре тропа разветвилась, и он остановился, гадая, по какой идти дальше. Склонился, развел руками траву, увидел на земле размытые дождем следы копыт. И тут же его прожгла догадка, что не конная это тропа, а маралья, и тропы в полеглых травах — маральи, ведущие на солонец. Вот почему так трудно было идти. Маралам не нужны серпантины, они в гору напрямик ходят.

Лысый пятачок земли был взрыт копытами, перемешан, словно на скотном дворе. Следов много. Залитые мутной водой, тут и округлые, и продолговатые, и совсем крошечные. Кусты вокруг пообжеваны, трава прикатана — лежки устраивали.

Артем подцепил на палец красноватой глины, лизнул. Во рту стало солоновато. Он сплюнул, поморщился и хотел отойти, но заметил под ногами следы совсем другой формы, напоминающие собачьи. Выпустил прутиком воду из следа — слишком крупны для собаки. Отпечатки двух когтистых пальцев выдавались далеко вперед.

«Волк! — ахнул Артем, оглядываясь по сторонам. — Дожился тут Кугушев! Волки почти возле дома бродят. Волки и браконьеры». И стало ему казаться, что отовсюду: из кустов, из травы наблюдают за ним волчьи глаза. Выжидают. А что, подкрасться к нему запросто. Дождь…

Артем стянул с плеча ружье, озирался уже увереннее. Но кругом было безжизненно, лишь нудно шумел дождь.

— Ладно… Все нормально, — сказал Артем. Голос казался чужим. Иван признался как-то, что в тайге иногда разговаривает сам с собой, чтобы от голоса не отвыкнуть. Выходит, прав. — Так… Между двумя кедрами… — оглядел сумрачную поляну, двинулся по полеглой траве к двум кряжистым деревьям. Шел медленно, щупая сапогами почву. Едва ступил под крону, почувствовал на уровне груди прикосновение чего-то твердого, шелестящего.

Отскочил, инстинктивно вскидывая ружье. Сверху свисал тонкий ржавый трос, образуя широкую петлю.

— Еро-пла-ан… — пробормотал Артем. И вдруг представил, как, истосковавшиеся по соли, идут сильные, красивые звери узенькой тропкой вниз, к истоптанной поляне. Табунок ведет зрелый самец с кустистыми рогами.

Он осторожен, часто останавливается и смотрит вперед черными блестящими глазами. Округлые, похожие на коровьи, уши чутко подрагивают, ловя звуки. Не учуяв опасности, самец идет вперед, запрокинув на спину тяжелые рога. Сзади к нему жмутся маралухи и телята.

И тут вожак почувствует, как резанет шею. Он резко скачет вперед и падает в траву. Шея зажата петлей, ржавый трос, прокипяченный в живице, чтобы не пахло человеком, крепок. Артем даже содрогнулся, так явственно это привиделось.

Засаду решил устраивать на дереве. Сухо и безопасно. Мало ли по ночам тут зверья бродит, да и браконьер может случайно наткнуться. Сверху же все будет видно.

Кедр попался — лучше не придумаешь. Невысоко от земли была широкая развилка с толстыми, надежными ветвями. Можно даже полулежать. Со всех сторон подпирают ветки. Не выпадешь, если и задремлешь. Для ружья тоже место нашлось: рядом на сук повесил. И под рукой, и не мешает.

Для мягкости наломал хвои, подстелил. Поерзал на лапнике — мягко, запашисто. Покачивает, будто в гамаке. И главное — сверху не каплет — так густ кедр. Только легкий шум и напоминает, что идет дождь.

«Жаль, обсушиться не удалось. А даже лучше: не засну», — утешил себя Артем и поглядел из своего укрытия на размытую мраком поляну. Захотелось курить — сдержался: свет спички далеко видно. Кто знает, может, браконьер уже шарится возле солонца. Вот поесть бы не мешало. Сытому будет теплее.

Нашарил в рюкзаке хлеб, отломил кусок и тут только понял, как голоден.

4

Иван допоздна засиделся в конторе и шел домой темной улицей. Шел медленно, размышлял по пути, тяжело переживал сегодняшний случай.

А получилось вот что: весной на планерке договорились платить лесникам по полтора рубля за центнер заготовленного сена. Все были «за», в том числе и Глухов. Понимали: без сена — никуда. В Полуденном единственная тягловая сила — лошадь.

Теперь же, когда мужики поставили копны и подбирали по оврагам недокоски, а Иван составил наряды к начислению, бухгалтер Трофимыч окатил холодной водой:

«Не будем оплачивать».

«Как так, не будем? Ведь решили».

«Ничего не знаю. Дмитрий Иванович не велел».

«Ты, может, шутишь?»

«Мне только шутить и осталось. На этих лошадях кто ездит? Лесники. Пускай и заготавливают сено. Ежели не хотят — пусть коней сдают на усадьбу, а сами пешком ходят».

«Да ты думаешь, Трофимыч, что говоришь? Ну-ка тебя пешочком отправить на гольцы. По-другому запоешь!».

«Мне на гольцах делать нечего. Вы уж туда ходите», — и застучал костяшками на счетах, как дятел.