Правая сторона - [11]

Прямо таял во рту кусочек. Хотелось его весь, со шкуркой, золотистой, мелкочешуйчатой, сжать зубами и, наслаждаясь, медленно высасывать янтарный сок.

— В заповеднике поймал? — Иван отодвинул рыбу.

— Какая разница, Ваня, ты покушай, оцени дядино уменье.

— Оценил — вкусно, а в глотку не лезет.

— Что так? — участливо спросил Клубков.

— А вот так. Не лезет и все. Горло дерет.

Положил руки на стол. Его руки слабее, чем у гостя. Ладонь поуже, пальцы потоньше, и нет у них такой костяной цепкости.

Иван сравнил, Клубков тоже сравнил. В сизых глазах мелькнула тайная искорка. Другой бы не заметил, Иван — заметил. Под сердцем злость ворохнулась.

— Ну, вот что, — сказал он твердо. — У тебя разговор ко мне или как? — и так же твердо смотрел в глаза гостя.

Александр Тихонович левый глаз чуть сощурил, будто прицеливался. Однако отвернулся первый. Не просто так, с причиной.

— Томка, поди к кому из девок, посиди. Разговор у нас будет мужицкий, с матерками, — подмигнул Ивану.

Та безропотно накинула платок на золотой стожок волос, укрыла одеялом Альку, разметавшегося в кровати, ушла.

Иван покосился вслед. Одарил ее Клубков чем, или его внутренняя сила так действует? Сила для женщин — вроде гипноза. Куда вся гордость девается, все капризы.

Захлопнулась дверь, молчанье повисло над столом. Тяжело давило на плечи, на голову, однако Иван не торопился с расспросами. Принес с окна пепельницу из консервной банки, сигареты. Сам закурил, гостю знак сделал: кури, дескать. И ждет, что дальше будет.

Клубков нехотя вытянул дешевую сигаретку из Ивановой пачки. Решил попробовать, как они по сравнению с махоркой. Прикурил, затянулся, кисло поморщился. Раздавил в пепельнице.

— Такое, значит, у меня дело, — пошарил пальцами по скатерке. Набрел на хлебные крошки, стал колобок катать. Иван — ничего. Курит, щурится от дыма. — Лицензия мне нужна, Ваня.

— Лицензия? Тебе? — поразился Иван искренне. Чего другого ждал, только не этого. — Ну, учудил, Тихонович, всю жизнь без лицензий обходился, а тут вдруг понадобилась. Непонятно. Для чего же она тебе?

— Надо. Жизнь меняется. Собираюсь мясо вывезти в Ключи, и вот бумага нужна. На случай, если кто придерется.

— Излишки появились? А ты думал, к кому ехал?

— К тебе ехал.

— И надеялся?

— Надеялся.

— Почему? — поднял Иван белесые брови.

— Думал, не откажешь, по-родственному-то.

— Какие мы родственники. Ты сам разделил наше родство на две ветви. Ты в одну сторону, мы — в другую.

— Все же корень один.

— У волка с собакой тоже один корень…

— Оно вроде бы так, — согласился Клубков. Его пальцы снова что-то искали на скатерке, не могли найти.

— Так что промашка вышла, Тихонович. Да и заповедник у нас не общество охотников. Не по адресу обращаешься.

— Дак что, совсем маралов не бьете?

— Совсем не бьем.

— А если для науки?

— Для науки пока тоже не били.

— Ну вот, ты мне и сделай бумагу, будто для науки шкуру или рога добыть разрешили.

— По-родственному? — прищурился Иван.

— Не хочешь по-родственному, давай по-людски. Что продам — наполовину. Не обижу. Деньги завсегда нужны, даже партийному, как ты. Все их любят.

— Смотря какие, — перебил Иван.

— А любые. Они все одинаковые. Вот у тебя дома что есть путнего? — оглядел стены. — Ничего. А есть люди, знаешь, как живут? Вон даже в Ключах. Зайдешь, а глаза сами и бегают. И приемники-то у них добрые, и кровати под дорогими одеялами, а на полу, на стенках — ковры да картинки в золотых рамах. Думаешь, твоей Томке ничего этого не надо? Еще как надо, да где взять, на какие шиши купить?

— Ты о моей жене не заботься.

— Я не забочусь. Мне что? Мое дело десятое. А только когда в доме барахла много, в него и зайти приятно… А хозяев уважают. Я вот в Ключах Леньку Кнышева встренул. В собственной легковушке ехал. Ленька на маралов не охотник, он больше пушнинкой приторговывает. И вот пускай он, Ленька, спекулянт, пускай сволочь, а он сволочь и есть, нечистый на руку, а едет Ленька, и дорожку ты ему уступи. Отойди в сторонку, пока денежки проедут… — руки поползли по столу, но занятия не нашли и полезли в карман штанов за кисетом с махоркой.

— До поры до времени. Доездится твой Ленька. На казенной машине увезут.

— Оно, конечно, может, и до поры, — согласился Клубков. — Но эта пора тянется, и кто знает, сколь еще протянется. Вдруг да совсем не кончится. Эта пора.

— Кончится, — сказал Иван. — Кончится!

Клубков снисходительно улыбнулся.

— Говорят, новый-то директор не ценит тебя. Разве ему городскому оценить таежного человека? Я бы лучше оценил.

— Ты меня не агитируй. Бесполезно.

— Чистеньким себя считаешь… ангелочком… Да не перечь, не перечь, знаю: считаешь.

— Не чистеньким, чистый.

— Ну и дурак, — мягко укорил Клубков. — Есть люди повыше тебя, а дармовщинкой не брезгуют. Видел я как-то картинку. Причалили, значит, возле нерестилища, выход из речки в озеро сеткой перегородили и давай рыбу наметкой черпать. Как ложкой из котелка — подчистую. Хороших таймешков взяли. Покрупнее вот этого, — кивнул на стол, где таяли золоченые аппетитные куски.

— Кто такие? — быстро спросил Иван, и зеленые, при лампочке, видать, глаза стали колючими. Рысьими прямо.