Практика частных явлений - [17]

Второй. Не ослабляй!

Первый. Всё, всё как было — а ты другой. Или нет, ещё не другой, будешь ещё другим, готовишься только стать другим, но уже нет, нет этих нитей, обрывки одни у тебя в руках!

Второй. Тяни! Ещё! Хорош! (Обрезает верёвку, в руках у Первого остается обрывок.)

Первый(с обрывком в руках). Нормально?

Второй. Да. (Заглядывает в мешок и привязывает к чему-то верёвку.) Дай фонарь. (Берёт фонарь, залезает в мешок.)

Первый. А вот ещё. сидел я однажды в гостинице. Жарко. Делать нечего, всё везде закрыто — выходной. Листал журнал, переключал телевизорные программы, сигаретой тыкал в круглую пепельницу — наслаждался как мог, гостиничным комфортом. А потом — выглянул в окно… (Взволнованно) Всё пространство внизу, перед входом, было заполнено большими красными «Икарусами». Они гудели, фырчали, покашливали, их окна сверкали на солнце… длинные блестящие крыши напоминали о диковинных животных цивилизации!

Второй(из мешка, глухо). Куда же она подевалась?

Первый(самозабвенно). Я вдруг отчетливо представил, что мог бы оказаться в каждом из этих автобусов — и мчаться, откинувшись в кресле, и жадно наблюдать меняющуюся панораму мира. Я мог бы быть в каждом из этих автобусов — и во всех сразу! Дух захватывает, как подумаешь о множественности этих вариантов, о возможности своего появления в каждом, в каждом, в каждом!

Второй(глухо, из мешка). Вот… на самом деле лежит… (Грохочет.)

Первый. Меня прошиб пот и заколотилось сердце! Как и тогда, на центральном проспекте — там, где обе его стороны сужаются и можно без труда разглядеть всё, что происходит напротив. День подходил к концу, он безропотно укладывался на своё нагревшееся ложе, уступая дежурство медленно приближающейся ночи. Чего только не увидишь, летом, в это время, на центральном проспекте! Я остановился. Я превратился в чуткую видеокамеру, которая фиксировала каждое движение, каждое слово, взгляды, скрипы, звоны, смех! Многообразная жизнь роилась вокруг, она пронизывала всё и в каждой складке её одежд таилась возможность сделать хотя бы попытку! Как кружилась голова!

               Второйпо-прежнему чем-то грохочет в мешке.

Знаешь… чего мне не хватает больше всего? Это может показаться странным… мне не хватает возможности пойти и… выпить чашечку кофе. Не потому что я так уж сильно люблю кофе! Плевать на него! Харк-харк! Но вот только эта возможность — встать и идти, идти по направлению. Идти в сторону кафетерия. Не очень-то думая о маршруте — но и не упуская его из виду. Идти не спеша — и не теряя тонуса движения, помня о цели — и не чувствуя магнитной необходимости долга. Идти! Двигаться! Быть! Нырнуть в разноголосую суету кофейни, не спеша подойти к стойке, звякнуть монетами, взять чашку, размешать сахар и — завершив строгую ритуальную последовательность действий — ощутить, как горячая жидкость медленно вливается в тебя самоё!

              Второйвылезает из мешка и опять начинает возиться с разбросанными предметами.

Второй. Как-то я услышал. в городе находится популярная кинозвезда. Её все знают — она постоянно играет разных там героинь, любовниц — у неё страшно сексуальный имидж — с некоторым налётом интеллектуальности — я видел все её фильмы — мне всегда она нравилась — (Начинает пилить железо.) — пошёл к ней, в отель — будничным голосом сказал, что хочу с ней спать — совершенно не удивилась — потом я сказал, что хотел бы проверить на практике — такая ли она в жизни, какой представляется в кино — ещё что-то сказал — я знал наизусть все её улыбки, позы, колебания тела, все её ухватки, развороты, пропорции — я не ошибся — в жизни она оказалась точно такой же, только объёмной, дышащей, пахнущей. (Достает кисть, разводит краску, начинает красить доски.)

Первый(в восторге). Чем же от неё пахло?

Второй(продолжает красить). Миндалём. Голая горячая женщина с запахом миндаля. Ещё — но уже потом — легко пахло сладким потом. Пахло независимой плотью — пахло свободой животного — я всё думал — какие мы все маленькие, слабенькие, ничего у каждого из нас нет, кроме самих себя, кроме собственного тела. Ну, с этим всё. (Начинает красить железо.) Больше всего мне нравилась знаменитая постельная сцена из старого её фильма — она там сначала соблазняет героя — потом мнимо, искусно сопротивляется — потом внезапно преображается и резко доминирует.

Первый. Ну и воняет эта краска!

Второй. Я даже не знаю, что больше меня возбудило — на, забери фонарь — слияние с ней или то, что всё было точно так же, как в фильме.

Первый. Фонарь.

Второй. Не мог я тогда понять, где я.

Первый. Ты так хотел, чтобы она доминировала?

Второй. Подожди, я скоро закончу, запах быстро выветрится. Я хотел… чтобы она брала меня, держала меня, управляла мной. Чтобы она хотела меня. Чтобы она делала со мной всё, что ей вздумается. Вот и всё, готово. Хотел быть покорным, зависящим, весь в её власти. (Что-то ищет среди разбросанных предметов.) Потом-то мы разыграли много разных сцен. Из других фильмов. Уходя утром… я посмотрел на неё. Она дремала.

Первый. Вот чёрт.

Второй. Её нагая, головокружительно манкая плоть была чуть прикрыта измятой розовой простынёй. И это было точно так же, как в одном из фильмов. Вот, наконец-то, нашёл.