Практическая романтика - [9]

— Почему же? Я тебя еще и домой отвезу. Куда ехать? Ульяна, мы в институте ни разу, что ли, не пересекались? Хотя у меня же факультет другой…

Я назвала адрес, а сама не знала, как себя ощущаю: я добилась цели, но радость моя направилась совсем в другое русло. Мне почему-то очень понравилось ехать с Юрой в одной машине и обмениваться бессмысленными репликами. Все лучше, чем оказаться дома, а уже там быть задушенной от радости.

Глава 4 Мечты сбываются! Или нет

В день закрытия сессии я была довольна — все позади, Верочка с тетей Риммой перестали кушать мне мозги, даже Галина Петровна, с которой я пересеклась в коридоре, поперемигивалась со мной радостно. Я-то думала, что это она меня с безболезненным трудоустройством сестры поздравляет, но заведующая кафедрой потрясла свежей ведомостью с последнего экзамена, в которой у меня стояла пятерка — единственная из всей группы.

А вот по поводу трудоустройства она имела совсем другое мнение, никак не связанное с радостным перемигиванием. Галина Петровна посуровела, поджала губы и сообщила:

— Документы уже вчера отправила, завтра в девять утра вас там встретят. Поздравляю.

Я озвучила то, что не могла проигнорировать:

— Что-то вы так поздравляете, как будто осуждаете меня за такое решение.

— Ни в коем случае, Васнецова, — женщина подалась ко мне и, похлопывая по плечу, проникновенно добавила: — Вы мне все как дети, за каждого радуюсь! И никогда не делю детей на умниц и Верочек! — брякнула она и совсем-совсем тихо, я даже не могла быть уверенной, что мне не послышалось, добавила: — Лишь бы не было войны.

Суть последней пафосной фразы от меня напрочь ускользнула, но настроение мое зашкаливало, и я не собиралась чьим-то чужим странностям на него влиять.

В полседьмого утра мы уже стояли на автобусной остановке, чтобы отправиться в «Грезы русалки». Дядя Сережа предлагал подвезти нас, но Верочка отчего-то наотрез отказалась. Это было странно хотя бы потому, что багаж ее исчислялся тремя чемоданами, с которыми корячиться в такую даль на общественном транспорте, как минимум, несподручно.

Но я помалкивала, тетя Римма бесконечно обнимала дочь, впервые так надолго улетающую из-под материнского крыла, а я думала о машине дяди Сережи — старом жигуленке, который он выгонял из гаража лишь по большим праздникам. За несколько минут до выхода я все-таки поинтересовалась у двоюродной сестры, почему она отказалась от отцовской помощи, на что мне был дан ответ: «Ты совсем ничего в жизни не понимаешь, Ульяна. Лучше явиться на автобусе. А если придется объяснять заинтересованным, то отмахнуться — мол, папин мерседес как раз на ремонте, чем явиться сразу на жигулях, после которых никаких заинтересованных не останется. У нас с тобой имидж бедных, но благородных дев, а жигули — это уже за гранью бедности. Не благодари, сестренка, но за мной записывай».

И вот теперь, уже стоя в той точке отсчета, из которой назад дороги нет, я все думала о том, кто же такие — эти самые заинтересованные. И зачем нам с Верочкой какой-то имидж, если мы работать едем… Да перед кем она там вообще собралась из себя кого-то строить? Но даже до меня, в самом деле в жизни мало чего понимающей, постепенно доходило — перед кем. И как раз по мере того, как доходило, спина моя покрывалась неприятными холодными мурашками нарастающего ужаса. Теперь и слова Галины Петровны начали принимать пока размытый, но уже неприятный контекст. Я бросила еще один взгляд на три чемодана сестры и сильно вздрогнула, вдруг со всей очевидностью поняв важное: Верочка два года пассивно терпела свою влюбленность, ровным счетом ничего в этом направлении не предпринимала, потому что не видела ни единой перспективы, но именно сегодня начинается активный период ее биографии. Не знаю, кого мне будет меньше жаль в этой схватке — ее или Германа.

Но где-то неподалеку буду я.

Я, которая с Большой восьмеркой надеялась вообще никак не пересекаться.

Интересно, можно ли попросить поселить меня в отдельном от сестры корпусе?

Лишь бы не было войны. Допускаю только мелкую партизанщину против зажравшихся избалованных кретинов, но никаких открытых конфронтаций. Бли-и-ин, чем я думала, когда в свой партизанский отряд брала Верочку?

Как раз на этой пессимистичной мысли подошел автобус.

Лето в этих краях будто вообще никогда до конца не заканчивается — просто отступает на время, дает ветрам немного прогуляться и пробрать до костей прохожих, а потом снова накрывает землю теплым куполом. Я уже привычно отличала лето весеннее или лето осеннее, но, разумеется, самым жарким оставалось лето летнее — иногда настолько жгучее, что без привычки утомляло.

И все плохое, что я могла думать об этом климате, собралось в душном автобусе. Зато стоило его покинуть, как захотелось задрать лицо к небу, раскинуть руки и расхохотаться в лицо солнцу. Еще и девяти нет, а оно уже жарит, вот только море разбавляет это марево бризом. Как же хорошо! Как я могла родиться в тысяче километров к северу от самого лучшего места на земле? Верочка мою эйфорию никак не комментировала, она и раньше считала меня странной, одной нелепостью больше, одной меньше.