Позывные — «02» - [6]

Колька же, напротив, сидел безмерно счастливый — теперь журнал у них, и он сумел на время отвести от себя опасность наказания за пропуски уроков. Временами он заговорщически подмигивал Осокину: «Ты молодчина, Димка!»

После уроков они вышли из школы по обыкновению втроем. Димка уже успокоился, он шел с высоко поднятой головой, нижняя губа была надменно выпячена, лицо сияло гордостью.

Славка удивился.

— Ты чего солнцем засиял и напыжился, как индюк? — спросил он у Димки.

Тот в ответ лишь загадочно улыбнулся.

— Давай покажем? — Колька дотронулся до Димкиного портфеля.

Ребята остановились. Димка с готовностью открыл портфель и с торжествующим видом показал Славке увесистую тетрадь.

— Журнал? — изумился Славка.

— Ага! — ухмыльнулся Колька.

— Кто же это его?

— Я, — тихо признался Димка, чем поверг Славку в еще большее удивление.

— Он, он, — подтвердил Колька, отдавая дань восхищения другу.

— Димка, ты? — недоверчиво переспросил Славка. — Но зачем?

— Кольке надо пропуски прикрыть, — сверкнув улыбкой, пояснил Димка, а Колька опять произнес свое многозначительное «ага».

— Слушайте, это же здорово! — вдруг оживился Славка. — Теперь Елене наверняка нагоняй будет, ведь ее журнал пропал. Ну, ты, Димка, даешь! — протянул он нараспев и одобряюще похлопал Димку по плечу.

Димка чувствовал себя героем: наконец-то он заслужил признание, утвердился в глазах ребят. Его распирало, хотелось сделать еще что-то значительное, навсегда перестать быть пришибленным. «Шкилетом» — вечным объектом для издевок и шуток.

— Это еще что, — пренебрежительно отозвался Димка. — Мелочи жизни. Просто раньше не хотел я. Понятно? Нет, Димка не ущербный, как это некоторые полагают, — почти с вызовом произнес он.

Славка удивленно вскинул на него глаза: таким видеть Димку ему не приходилось, и он решил остудить его пыл:

— Ну, не задавайся, не задавайся. Можно подумать, подвиг Геракла совершил. Тогда не забывай: тебе еще одиннадцать осталось, — насмешливо бросил он.

Димка просто задохнулся от обиды и уже, не слушая ничего, выпалил:

— Можно и одиннадцать, можно… Да я… я… еще и не то могу… — Оборвав себя на полуслове, он быстро зашагал вперед…

* * *

— Располагайтесь. Я не при галстуке, извините. Рад видеть у себя молодых людей, даже если они из милиции.

Он усадил гостей на диван, сам сел в кресло, поджал ноги и совсем утонул в нем — маленький седой человечек в ярком халате. Видны были лишь прозрачные уши да поразительно длинные пальцы, искусству которых когда-то рукоплескал мир.

— Меня давно уже посещают только мои ровесники. Между тем трагедия старости не в близости смерти, а в потере связи с молодым поколением. Так, чем могу? Простите, кажется, задавать вопросы — прерогатива вашего ведомства?

— Мы к вам с просьбой, Илья Евгеньевич. — Туйчиев вынул из портфеля портативный магнитофон, осторожно поставил его на угол заваленного нотами столика. — Послушайте, пожалуйста.

— Все? — удивился старый профессор, когда после нескольких музыкальных тактов магнитофон умолк.

— Увы, — вздохнул Соснин. — Повторить.

— Сделайте милость.

Илья Евгеньевич, наклонив голову набок, снова прослушал запись. Потом еще два раза.

— Стоп! Хватит. — Он забарабанил пальцами по креслу. — Итак. Что это по-вашему? Ах, пардон, — спохватился хозяин. — Я опять начинаю задавать вопросы. Профессиональная болезнь педагога. Сегодня ведь я сдаю экзамен. Не так ли?

Туйчиев виновато развел руками.

— Извольте. Это вторая часть симфонии № 45 фа-диез-минор Гайдна.

— Здорово! — восхитился Соснин. — Если бы еще… Как насчет исполнителей?

— Это сложнее. — Старый профессор подумал немного. — Пожалуй, несколько самонадеянно, ибо в записи есть дефект, но, по всей вероятности, Большой симфонический оркестр Берлинского радио. Симфония записана на пластинку, у нас ее продавали. Да! Могущественная и безбрежная музыка! Вот чем следует наслаждаться, вот что надо впитывать в себя. Ее называют «Прощальной симфонией». А исполняют ее при свечах. В последней части симфонии музыканты один за другим гасят свои свечи и тихо удаляются, заканчивает ее дуэт скрипок.

— Давайте погадаем вместе, Илья Евгеньевич, — предложил Арслан. — Как вы думаете, что можно сказать о человеке, которому нравится это произведение?

— Только одно: это человек высокой музыкальной культуры.

— Интеллигент?

— Упаси меня бог утверждать это! — возразил профессор. — Здесь легко можно впасть в ошибку. Знаете, кто любимый композитор у вахтера нашей консерватории? Глюк! Кстати, мой тоже, — тихо добавил он. — Сейчас будем пить кофе. Мне привезли из Бразилии.

— Спасибо большое, вы нам очень помогли. Мы оставляем за собой возможность прийти к вам в следующий раз. Просто так, без дела. На кофе. А сейчас извините, дела…

Садясь в машину, Арслан, усмехнувшись, спросил:

— Как ты считаешь, мы с тобой обладаем высокой музыкальной культурой?

— А что? Если не тот уровень, то освободят от этого дела?

— Не думаю, — рассмеялся Арслан. — Придется, видимо, повышать.

— Ну вот, — заворчал Соснин, — еще музыкантом я не был. Кажется, все уже искать приходилось: и преступников, и свидетелей, и ножи, и топоры, а теперь вот симфониями заниматься буду. «Фа-диез-минор…» — передразнил он. — Тьфу, язык сломаешь. — Он откинулся на спинку сидения и отвернулся от Туйчиева.