Позволяю любить - [34]

Антон

…И было все.

Крики и слезы матери, «скорая помощь», глупая суета, врачи, ревущая сирена, больница с неизбежным, въевшимся в серые стены запахом хлорки, нашатыря и еще каких-то противных лекарств…

Антону все это было безразлично. Накатило странное чувство отрешенности, словно все это происходит вовсе не с ним, а с кем-то другим. Он же — будто со стороны наблюдает за неким плохо отрепетированным действом.

Антон не сразу даже понял, о ком идет речь, когда медсестра в приемной обмолвилась, что надо позвать Анну Сергеевну. Какое отношение имеет какая-то чужая Анна Сергеевна к его Анечке?

И вдруг в палату вошла Аня. В костюме, как у всех нормальных хирургов, — Антон по телевизору такие видел: брюки и блуза-роба с застежкой на спине, зеленого такого, болотного цвета. Аня любит зеленое… На шее у нее болтается хирургическая маска. Значит, эти атрибуты и превращают ее в Анну Сергеевну, ну-ну. А впрочем, глаза, жесты, губы, походка — все это знакомо Антону до мелочей.

Это — его Аня. Антону вдруг стало неловко, нестерпимо неловко.

— Уйди, сука! Видеть тебя не хочу! — закричал он, пытаясь вскочить с места, но медсестра и санитарка резво ухватили его с обеих сторон и уложили обратно на кушетку. Они недоумевающе переводили глаза то на Аню, то на него.

А Антон продолжал бесноваться и выкрикивать ругательства.

У Ани земля ушла из-под ног. Антон — весь в крови, пытался покончить с собой, хотел умереть. Из-за нее! Господи, это она во всем виновата!..

Стоп. Хватит распускать слюни-сопли. Надо действовать. Заламывать руки, хвататься за голову — это все успеем потом. А сейчас обойдемся без эмоций. Нет времени.

Ступор моментально прошел. Она — врач, а он — ее пациент. Рядовой, один из многих. Никто не заметил ее мимолетного замешательства.

— Внутривенно дроперидол с фентанилом, — отдала она короткое распоряжение медсестре. Аня привыкла говорить лаконично — ни к чему лишние слова. Некогда разводить длинные речи, а то пациент невзначай умрет.

— Вы его знаете? — с любопытством поинтересовалась медсестра. — Почему он не хочет, чтобы вы…

Аня не дала ей договорить, не потеряла самообладания в этой ситуации:

— Вы будете слушать, что кричит испуганный мальчик во время истерики? Или все-таки попытаетесь выполнить распоряжение врача? — Голос жесткий, не терпящий возражения. Это — приказ, ослушаться нельзя. — Или мне повторять по десять раз?

Аня не кричит, говорит спокойно и строго. Несколько слов — и она указала всем место. Даже Антон умолк. Смотрел расширенными от ужаса глазами, как она придвигает к себе медицинский столик, откидывает стерильную салфетку.

— Он же порезал вены, — растерянно говорит медсестра, приготовив шприц.

— В другую руку, — показывает Аня, и Антону кажется, что Аня еле сдерживается, чтобы не приголубить медсестру каким-нибудь ругательством.

Она берет пинцетом какие-то страшные инструменты — металлические, блестящие. «Орудия пыток», как они шутили с ребятами, только звякают тоненько, ударяясь о белый эмалированный лоток. Пока Аня готовится (к чему?), медсестра крепко затягивает руку Антона жгутом.

Больно.

Он сжимается от страха, но перед Аней стыдно показывать слабость. Игла входит в тело, вонзается со стальной беспощадностью. Антон с детства боится уколов.

— А-а-а! — вырывается из него по-детски тонкий крик. Не сдержался.

— Тихо, тихо, Антошка, не бойся. Я ничего страшного с тобой не сделаю. Посмотри на меня. — Голос Ани тихий, мягкий, нежный.

Она ласково успокаивает его, берет за руку, гладит по щеке. Будто это не она только что приструнила всех ледяным командирским тоном, будто не она только что отчитывала медсестру за то, что та не знает, как надо делать уколы.

— Больно, — еле слышно шепчет он, пересохшие губы его не слушаются, по щекам текут крупные слезы.

— Знаю. Сейчас подействует лекарство, все пройдет, — тихо уговаривает она. — Успокойся, все будет хорошо. Наложим парочку швов, и все кончится. Глупенький ты мой…

— Не надо, — всхлипывает он.

— Ну-ка тихо лежи, не дергайся. Тсс, — шепчет Аня. — Потерпи. Пока нельзя.

Антону кажется, что это не лекарство на него действует, — это сама Аня, ее голос, взгляд ее, аромат духов так нежно и замечательно работают над его покоем. Запах жасмина и розы, горько-сладкий… в нем больше горечи, чем сладости… он уже не замечает больничных запахов.

Антон вглядывается в глубину ее глаз, таких знакомых и родных, пытается разглядеть ответ на свой вопрос. Вопрос только один, но в настоящую секунду он — самый главный, самый важный для него. И вслух его произнести нельзя. Он это знает, чувствует. Этот вопрос можно задать, лишь находясь наедине с любимой. Это не для посторонних глаз и ушей.

Не может он выставлять свои чувства напоказ. И сейчас остается только смотреть ей в глаза. Антон боялся, что она отведет взгляд, ведь она не знает, что обезболивает вовсе не лекарство, а эти глаза. Аня что-то говорила ему, но он не слышал, находясь в полусонном-полупьяном состоянии. Не важно. Она тоже не скажет ничего главного, когда вокруг столько людей.

А пока — просто слышать ее голос, дающий такое мощное успокоение. Хотелось вдохнуть этот голос, чтобы каждый звук проник в него как можно глубже. А если этого голоса не будет, если он пропадет, то тогда и дышать будет нечем…